www.esenin.ru

Я нашла одно стихотворение 1904 г. Ане Горенко 15 лет:)

Лилии
Я лилий нарвала прекрасных и душистых,
Стыдливо-замкнутых, как дев невинных рой,
С их лепестков, дрожащих и росистых,
Пила я аромат и счастье и покой.

И сердце трепетно сжималось, как от боли,
А бледные цветы качали головой,
И вновь мечтала я о той далекой воле,
О той стране, где я была с тобой...
22 июня 1904 Одесса

О. А. Федотова
Аня Горенко

Аню Горенко (Анну Ахматову) я знала еще девочкой, училась она в той же гимназии, где и я, в Царском Селе. Познакомила меня с ней ее старшая сестра Инна – моя одноклассница. При первой же встрече меня поразила внешность Ани: что–то было очень оригинальное, неповторимое, во всем ее облике. Как–то Инна мне сказала: "Обрати внимание на Анин профиль – такого носика и с такой горбинкой ни у кого больше нет". И действительно, ее изящные черты лица, носик с "особенной" горбинкой придавали ей какой–то гордый и даже дерзкий вид. Но когда она разговаривала, впечатление менялось: большие живые глаза и приветливая улыбка делали ее простой, славной девочкой. Инна любила Аню, гордилась ею – высоко ценила ее ум, талантливость и особенно ее душевные качества. Впоследствии, когда я ближе узнала Аню, я поняла, что ее нельзя не любить, несмотря на ее неустойчивый, упрямый и капризный характер.
Мы часто вместе возвращались из гимназии – Аня, Инна и я, однажды Инна предложила мне зайти к ним, я согласилась.
Жили они тогда недалеко от вокзала, в маленьком переулке, выходящем на Широкую улицу. Помню старый дом, каких много было в Царском Селе. Мы поднялись во второй этаж, и из полутемной прихожей вошли в небольшую комнату. За столом у окна сидели брат Анны Андрей и его товарищ, на столе лежала груда фотографий, мы тоже присели и с интересом стали рассматривать фотографии Крыма (Аня и Инна часто вспоминали Севастополь и вообще Крым, кажется, у них там был не то свой домик, не то дача). Мы долго перебирали снимки, запомнился мне один из них: дом, терраса, лестница, на ступенях которой расположилась небольшая группа, должно быть родственников или гостей, и среди них маленькая девочка с растрепанными волосами. "А это что за кикимора сидит?" – спросил товарищ Андрея. Аня вызывающе посмотрела на него и сердито сказала: "Дурак, это я!" Меня удивил такой оборот речи, и я вспомнила, как Инна мне говорила, что Аня любит иногда выкинуть что–нибудь несуразное, не свойственное ей, просто из озорства. Когда ушел товарищ Андрея, мы упрекали Аню за дерзость, она смутилась и заявила, что извинится, обязательно извинится. Инна по внешности не похожа была на сестру: очень смуглая, с большими темными глазами и с шапкой вьющихся черных волос. Напоминала она южанку, причем нерусского типа. В последних классах гимназии я подружилась с ней, она казалась старше меня и всех нас умнее и талантливее, хорошо рисовала, писала стихи и обладала большим юмором. Училась на золотую медаль, но почему–то получила серебряную. Однажды она сказала, что Аня "выкинула очередной номер" – уехала одна в Петербург к знакомым, ночевала там, дома никого не предупредила. Вся семья была в большой тревоге. Обошли всех знакомых, но куда Аня исчезла, никто ничего не знал, и только на второй день она явилась как ни в чем не бывало.
Здоровье у Ани было слабое. "За обедом почти ничего не ест, – говорила Инна и, помню, как–то добавила, полушутя: – Мама обещала ей платить за первое и второе блюда – только бы питалась как следует".
В один из чудесных весенних дней я зашла к ним, по дороге купила букет ландышей, – помню, Аня взяла несколько веточек из букета и презрительно сказала, что они ей не подходят, на мой вопрос "почему?", шутя ответила: "Мне нужны гиацинты из Патагонии". – "А какие они?" – спросила я. Аня засмеялась, ушла куда–то и вернулась с вазочкой, поставила мой букет в воду и села с нами за стол. Я хорошо помню этот день и наш разговор в той же небольшой комнате, в которой была первый раз. Мы чувствовали себя уже взрослыми, много читали, о многом беседовали, знакомы были с декадентским течением в литературе. Я знала, что Инна и Аня пишут стихи "по–новому", как заявила Инна. Тогда же, я помню, попросила Аню прочитать нам что–нибудь из своих произведений, она достала ученическую тетрадь и нараспев начала читать. К сожалению, я не помню содержания стихов осталось только впечатление чего–то туманного, недосказанного, некогда же мы с Инной решили, что Аня будет поэтессой.
Во время чтения вошла их мама – помню милую, полную даму в странной кофте – "размахайке". Нас познакомили, она постояла недолго, одобрительно послушала Анино чтение и ушла. Когда она повернулась, я заметила, что сзади из–под кофты висят какие–то тесемки. Аня тоже заметила и, смеясь, пояснила: "У мамы всегда сзади висят какие–то тесемки". Об отце Инна никогда мне не говорила, мне казалось, что они тогда переживали какую–то семейную драму. По окончании гимназии Инна вскоре вышла замуж, наша семья переехала в Петербург, и я только изредка бывала в Царском Селе.
Шли годы, в 1907 или 1908 году я жила в Балаклаве и случайно узнала, что в Севастополе умирает Инна от туберкулеза. Я поехала к ней, застала ее в постели, уже совсем слабой. Она мне жаловалась на свою несчастливую семейную жизнь, на мужа и на тяжелую болезнь. Поинтересовалась, как я живу. Я боялась утомить ее, недолго побыла и ушла с тяжелым чувством. Вскоре она умерла1.
В 1910–1911 годах я уже знала, что Аня Горенко стала известной поэтессой Анной Ахматовой, слышала, что в Царском Селе, на частных квартирах, собирается кружок любителей поэзии, на которых выступают Анна Ахматова и поэт Гумилев (муж Анны Андреевны). Поэзия Ахматовой многих увлекла, особенно женскую молодежь, но некоторые порицали ее за "декадентский уклон".
С первым сборником ее ранних стихов я познакомилась в 1912–1913 годах ("Вечер"). Сколько помню – ее стихами зачитывались многие, заучивали наизусть, декламировали, а молодые поэты и поэтессы старались подражать ей. Я любила стихи Анны Ахматовой. Такие простые по своей "разговорной" форме, они были очень сложны и глубоки по содержанию. Казалось, что она первая, как никто, сумела отразить в своей лирике наши женские горести и радости.
Помнится, тогда же на одном из литературных вечеров в Петербурге в здании Думы на Невском я впервые увидела Анну Ахматову на эстраде. Успех был необыкновенный. Студенты и курсистки толпой окружили любимую поэтессу, в антрактах трудно было подойти к ней – молодежь непроходимой стеной толпилась вокруг нее. Я издали всматривалась в знакомые черты и узнавала в них прежнюю Аню Горенко – тот же гордый профиль с горбинкой, те же живые глаза, только густая челка закрывала лоб, а лиловое платье особенного фасона придавало ее стройной, тонкой фигуре важный вид, как будто она явилась из другого мира, как сказочная фея. По окончании вечера мы все гурьбой провожали ее, многие выбежали на улицу, чтобы еще раз выразить свой прощальный привет. После я бывала на многих вечерах с ее выступлениями, но этот вечер оставил особенно глубокий след в моей памяти.
Началась война, революция, гражданская война. Все мы переживали, вместе с Родиной, трудные дни. Важные мировые события отодвинули на задний план все другие интересы. В эти исторические времена Ахматова была вместе со своей Родиной – ведь и она "посетила сей мир в роковые минуты".
Однажды, глубокой осенью, в Царскосельском парке я увидела Анну Ахматову, она сидела одна на скамейке и не то дремала, не то куда–то пристально смотрела – на коленях лежала тетрадка, изредка она выпрямлялась и торопливо что–то записывала. Я прошла мимо, она не узнала меня, а я, как и прежде, почему–то не решилась подойти к ней и только издали наблюдала.
Шел 1933 год, с продовольствием было плохо, существовала еще карточная система. На Невском от Союза писателей была организована столовая, к которой "подкреплялись" писатели, поэты и их семьи. В столовой было всегда многолюдно и оживленно. Мне часто приходилось обедать в этой столовой, прикрепил меня к ней брат мой, поэт Всеволод Рождественский. Не забуду, как в один из праздничных дней в столовую пришла Ахматова. Как печальная тень, одиноко прошла между столиками и села в отдаленном углу. К ней кто–то подошел. Она была в простом черном платье, а голова повязана белой косынкой. Меня поразил ее болезненный и усталый вид. Говорила она мало и скоро ушла, так же тихо и одиноко. После этой встречи она осталась в моей памяти, как печальное видение, как тень Анны Ахматовой: от брата я узнала, что в те времена Ахматова очень болела и часто уезжала на юг, для поправки своего надорванного здоровья.
Посчастливилось мне еще раз, последний, увидеть Анну Андреевну. Это было в год окончания Великой Отечественной войны. Помню, в жаркий день я стояла у трамвайной остановки, где – то недалеко от улицы Воинова, и заметила небольшую группу людей. Они оживленно беседовали, среди них была пожилая, полная дама, без шляпы, в легком летнем платье, я равнодушно смотрела на нее. Кто–то рядом сказал: "Это Анна Ахматова". Я удивилась и стала внимательно вглядываться в лицо "дамы". Да, конечно, это была она, Аня Горенко, Анна Ахматова. Но как она изменилась! Время и годы взяли свое: полнота лица стерла ее стройный профиль и "знаменитую горбинку". В душе я порадовалась за нее – наконец–то увидела Анну Андреевну здоровой, оживленной и даже, как мне показалось, счастливой. Подойти к ней я не решилась – ведь столько лет прошло, пожалуй, не узнала бы меня. Да и момент был не подходящий для воспоминаний.

1969

Вот еще ранние стихи.
А. М. Федорову
Над черною бездной с тобою я шла,
Мерцая, зарницы сверкали.
В тот вечер я клад неоценный нашла
В загадочно-трепетной дали.
И песня любви нашей чистой была,
Прозрачнее лунного света,
А черная бездна, проснувшись, ждала
В молчании страсти обета.
Ты нежно-тревожно меня целовал,
Сверкающей грезою полный,
Над бездною ветер, шумя, завывал...
И крест над могилой забытой стоял,
Белея, как призрак безмолвный.
1904 г.

О, молчи! от волнующих страстных речей...
О, молчи! от волнующих страстных речей
Я в огне и дрожу,
И испуганно нежных очей,
Я с тебя не свожу.

О, молчи! в сердце юном моем
Пробудил что-то странное ты.
Жизнь мне кажется дивным загадочным сном
Где лобзанья-цветы

Отчего ты так нагнулся ко мне,
Что во взоре моем ты прочел,
Отчего я дрожу? отчего я в огне?
Уходи! О, зачем ты пришел.
1905 г.

вот ссылка http://www.world-art.ru/people.php?id=9654

http://scepsis.ru/library/id_681.html

«Златоусой Анне Всея Руси»

В преддверии выпускного и абитуриентского сезона

Начну с публикации небольшого центона, составленного мною из фрагментов вступительных экзаменационных сочинений на тему «Мотив скорби и страдания в поэзии Анны Ахматовой» (2005 год, факультет журналистики МГУ). На всякий случай сразу же оговорю, что ни одного своего слова я в этот центон не добавил:

Серебряный век... Век, просто-таки выплеснувший огромное количество талантливых людей. Это и Тютчев, и Фет, и Ахматова, и Гумилев, и многие другие.

Анна Ахматова (как сказал О. Мандельштам, «трагический тенор эпохи») родилась и выросла в Крыму. Казалось бы, тепло и хорошо. Но из Крыма судьба перенесла Ахматову в заснеженный Петроград. В тюремные очереди. Она не оставила Россию, когда все ее друзья и любимые эмигрировали, не приняв революцию 1905 года.

Не раз арестовывали сына Ахматовой — Льва Гумилева — и ее второго мужа — Пунина. Наверное, очень трудно и тяжело на душе, когда нет рядом супруга — опоры семьи. Судьба Ахматовой-матери оказалась трагической. Ее единственный сын умер в тюрьме. В годы блокады у нее от голода умерла сестра.

Великая поэтесса начала писать стихотворения еще в раннем возрасте, но стала серьезно относиться к поэзии только во время обучения в Царскосельском лицее. Но, как это обычно бывает, слава пришла к ней только после смерти. К сожалению, у Анны Ахматовой не хватило сил, чтобы продолжать борьбу; не смогла она жить в стране, где установлен тоталитарный режим. Блестящий поэт, яркая представительница серебряного века покончила жизнь самоубийством. В конце поэмы «Реквием» лирическая героиня просит возвести памятник, памятник не Ахматовой, вынесшей столько горя за свою недолгую жизнь, а памятник народу. Благодаря уникальному языку Ахматовой, ее произведения не только понятны всем, но и любимы спустя столетия.

В произведениях Ахматовой о ее друзьях внимательный читатель может заметить мотив страдания, передающийся с помощью различных деталей. К примеру, в произведении «Имя твое...» беспокойство и тревога передаются стуком копыт, звуком щелкающего курка пистолета, ощущением холода («льдинка на языке»). За едва заметной тревогой — глубокое беспокойство за судьбу Б.Л. Пастернака, которому посвящено это стихотворение.

Безусловно, Ахматова верила в светлое будущее своей страны. Ведь страна, как известно, как цветок, всегда хочет вылезти из грязи и распустить яркий бутон. Анна Андреевна Ахматова — лучшая и талантливейшая поэтесса нашей эпохи. Марина Цветаева недаром назвала ее «Златоусой Анной Всея Руси».

Весьма карикатурно, но этот центон все же отразил образ и облик Ахматовой как он впечатан в головы постсоветских школьников.

Прежде всего, нужно заметить, что индивидуальные ахматовские черты не слишком умело и старательно вычленяются абитуриентами из коллективного портрета «большой четверки» русских поэтов ХХ века. В центоне упомянуты и Цветаева, и Мандельштам, и Пастернак, причем двое последних — за счет вытеснения из текста имени Александра Блока: Мандельштаму приписана ахматовская характеристика Блока; Пастернак предстает героем стихотворения (псевдо-) Ахматовой (Цветаевой) о Блоке.

Неудивительно, что Цветаева и Ахматова при подобном все и вся смешивающем подходе воспринимаются даже не как сестры-близнецы, а как некое двухголовое существо с одной биографией на двоих.

Почему Ахматовой «передарен» в центоне биографический итог Цветаевой? Потому что Ахматова страдала. Вот главное ощущение, которое абитуриент выносит из школьных уроков литературы. Переезд из теплого Крыма в заметаемые снегом петроградские тюремные очереди, гибель существовавших и не существовавших родственников и, наконец, самоубийство, отсутствие известности при жизни vs. посмертная слава — все эти события воспринимаются и описываются как звенья одной неизбежной цепочки.

Поэтесса страдала, но любила свою Родину и верила в ее светлое будущее. В «патриотических» фрагментах абитуриентских работ несколько неожиданно возникает советская (сталинская) подсветка - может быть, дело в многолетнем преподавательском стаже школьных наставников абитуриентов? Оставляя за скобками забавную, словно специально для А.К. Жолковского перекроенную цветаевскую строку («Златоусой Анне Всея Руси»), обратим особое внимание на цитату из вождя народов в финале центона: «Лучшая и талантливейшая поэтесса нашей эпохи». Эта характеристика как бы делегирует Ахматовой роль и полномочия отмененного или почти отмененного в нынешнее время Маяковского. Сведения о царскосельском лицее, в котором якобы училась поэтесса, легко ставят ее в один ряд с Пушкиным.

Мне могут указать на два существенных обстоятельства. Во-первых, сходным образом абитуриенты пишут не только об Ахматовой, но, скажем, и о Пушкине. Во-вторых, все фрагменты данного центона извлечены не из рядовых, а из выдающихся в своем роде сочинений.

На первое потенциальное нарекание отвечу, что оно совершенно справедливо, разве что к коверканию и калеченью Пушкина и Лермонтова в школе мы, увы, уже привыкли, а к уродованью и искажению Ахматовой и Пастернака — пока еще не совсем.

В качестве существенного возражения на второе потенциальное указание приведем несколько фрагментов из новейшей брошюры «Литература ХХ века. Экзаменационные сочинения. 2005. Выпускнику школы», выпущенной московским издательством «Буклайн» тиражом 25 000 экземпляров (редактор С.П. Сергеев). Данная брошюра состоит из множества напечатанных мелким шрифтом текстов, которые рекомендовано «использовать в качестве "опорного материала"» при написании экзаменационных сочинений на сходные темы. Для особо тупых на полях в нужных местах нарисованы маленькие ножницы, чтобы любой абитуриент мог в соответствующий момент аккуратно справиться с превращением брошюры в стопку шпаргалок.

«Ахматовских» тем в брошюре пять. Для экономии места цитат приведем тоже пять.

Цитата # 1: «Как писать стихи? С одной стороны предстает недосягаемое величие, с другой — непостижимая тайна. Мне казалось, что объяснить секрет поэтического творчества невозможно. Ни великий А.С. Пушкин, ни чувственный А.Л. Фет <так! — О.Л.> не смогли раскрыть мне этой загадки. В свою мастерскую впустила лишь А.А. Ахматова, просто, как она умеет, рассказав о сложном умении творить "на радость вам и мне"».

Цитата # 2: «По выражению А. Коллонтай, Ахматова дала "целую книгу женской души"».

Цитата # 3: «Поэтесса не случайно выбирает осень — «великолепное природы увяданье» <так! - О.Л.>, как писал обожаемый ею А.С. Пушкин».

Цитата # 4: «Любовь к Родине у Ахматовой не предмет анализа, размышлений или расчетов. Будет она - будут дети, жизнь, стихи».

Цитата # 5: «Она описывает места, дороже прежде всего ей самой <так! — О.Л.>, свою родину, но тем не менее, эти автобиографические черты не вырываются из общего контекста проблем, затрагиваемых поэтессой. Она рассматривает свои личные впечатления и переживания, сопоставляя их с общечеловеческими. В поэме «Реквием» Ахматова продолжает свой поэтический прием, встраивая свои автобиографические переживания в контекст целой современной эпохи».

Честно признаемся, что не видим большой разницы между цитатами из пятерочных выпускных сочинений и двоечных абитуриентских. Думается, отсутствие внятной филологической концепции у авторов и идеологов школьных учебников, механическая замена одних имен другими как раз и приводят к крайне неутешительным результатам. А кто в этом виноват? Мы с вами, дорогие коллеги. До тех пор, пока между высокой академической наукой, с одной стороны, и изучением литературы в школе, с другой, будет возведена «китайская стена» (метафора Ю.М. Лотмана), до тех пор, пока написание школьных учебников и пособий по литературе будет отдано на откуп дуракам и бессовестным халтурщикам, предмет «литература» не сможет «вылезти из грязи и распустить свой яркий бутон» на радость ученикам, преподавателям и всем нам.
11 мая 2006 г

**Tatjana** » 12:37:56, Четверг 12 Март 2009

Не хочется открывать новую тему, вот я выложу у ее подруге:

Здесь в эвакуации провела последние дни жизни русская поэтесса Марина Цветаева: город Елабуга: