Гори, звезда моя, не падай.
Роняй холодные лучи.
Ведь за кладбищенской оградой
Живое сердце не стучит.
Ты светишь августом и рожью
И наполняешь тишь полей
Такой рыдалистою дрожью
Неотлетевших журавлей.
И, голову вздымая выше,
Не то за рощей — за холмом
Я снова чью-то песню слышу
Про отчий край и отчий дом.
И золотеющая осень,
В березах убавляя сок,
За всех, кого любил и бросил,
Листвою плачет на песок.
Я знаю, знаю. Скоро, скоро
Ни по моей, ни чьей вине
Под низким траурным забором
Лежать придется так же мне.
Погаснет ласковое пламя,
И сердце превратится в прах.
Друзья поставят серый камень
С веселой надписью в стихах.
Но, погребальной грусти внемля,
Я для себя сложил бы так:
Любил он родину и землю,
Как любит пьяница кабак.
17 августа 1925
Меня вот что шокировало. Козловский в комментариях к этому стихотворению написал:
Рецензируя номер журнала, где было напечатано это и ряд других стихотворений Есенина, М.Г.Майзель писал: «Стихотворный раздел представлен пятью авторами (среди них С.Есенин, Клычков и др.), которые дали ряд ординарных стихотворений. В таком окружении не трудно выделиться „рыдалистым“ строкам Есенина, который, монополизировав грусть и печаль всей современной русской литературы, достигает в этой тоскующей лирике больших успехов»
"Монополизировал грусть и печаль" - выглядит, как упрек Есенину не за то, что он вообще грустит и печалится, а за то, что тот делает это лучше других. Потрясающая логика. Я только одно не пойму, кто из нас тут того...? Или я сошел с ума, или этот Майзель не совсем нормальным был. Перевернутая логика какая-то. Или я не прав?
А его приезд в Константиново перед смертью. Это вам не Инония, а ….Но все же хотел он еще писать и были силы и дар – даже о журнале все мечтать продолжал…… 
