Данита » 22:05:58, Воскресенье 10 Июнь 2007
Александр Захаров.
Есенин и власть.
Есенину приходилось иметь дело с представителями разной власти: царской, республиканской, советской. Известен его разговор с императрицей, общение с царевнами, с приближенным к царствующей особе Д.П. Ломаном и др. В «Автобиографии» 1923 г . поэт писал: «В 1916 году был призван на военную службу. При некотором покровительстве полковника Ломана, адъютанта императрицы, был представлен ко многим льготам. Жил в Царском недалеко от Разумника Иванова. По просьбе Ломана однажды читал стихи императрице. Она после прочтения моих стихов сказала, что стихи мои красивые, но очень грустные. Я ответил ей, что такова вся Россия. Ссылался на бедность, климат и проч<ее>.
Революция застала меня на фронте в одном из дисциплинарных батальонов, куда угодил за то, что отказался написать стихи в честь царя. Отказывался, советуясь и ища поддержки в Иванове-Разумнике. В революцию покинул самовольно армию Керенского и, проживая дезертиром, работал с эсерами не как партийный, а как поэт. При расколе партии пошел с левой группой и в октябре был в их боевой дружине. Вместе с советской властью покинул Петроград» [Т. 7(1). С. 12—13]. .Ф. Ходасевич так оценивает «метания»
Есенина: «Устинов рассказывает, что при Временном правительстве Есенин сблизился с эсерами, а после октября «повернулся лицом к большевистским Советам». В действительности таким перевертнем Есенин не был. Уже пишучи патриотические стихи и читая их в Царском, он в той или иной мере был близок к эсерам. Недаром, уверяя, будто отказался воспеть императора, он говорит, что «искал поддержки в Иванове-Разумнике». Но дело все в том, что Есенин не двурушничал, не страховал свою личную карьеру, и там, и здесь, а вполне последовательно держался клюевской тактики. Ему просто было безразлично, откуда пойдет революция, сверху или снизу. Он знал, что в последнюю минуту примкнет к тем, кто первый подожжет Россию; ждал, что из этого пламени фениксом, жар-птицею, возлетит мужицкая Русь. После февраля он очутился в рядах эсеров. После раскола эсеров на правых и левых — в рядах левых, там,
где «крайнее», с теми, у кого в руках, как ему казалось, больше горючего материала. Программные различия были ему неважны, да, вероятно, и мало известны. Революция была для него лишь прологом гораздо более значительных событий. Эсеры (безразлично, правые или левые), как позже большевики, были для него теми, кто расчищает путь мужику и кого этот мужик в свое время одинаково сметет прочь» [i].
Период 1917—1920 гг.— один из самых сложных как в российской истории, так и в творческой биографии Есенина. Происходит коренная ломка государственного устройства крестьянской России (монархия — буржуазная республика — диктатура пролетариата), страна переживает трагические события войн и революций, трудный переход от гражданской войны к мирной жизни. Меняется мировоззрение поэта, его отношение к политическим доктринам, партиям и происходящим событиям.
В первый день нового, 1917 года, поэт присутствует на богослужении в Феодоровском Государевом соборе Царского Села, где он проходил военную службу под началом уполномоченного по полевому Царскосельскому военно-санитарному поезду № 143 полковника Д.Н. Ломана. А накануне Февральской революции, 22 — 23 февраля, Д.Н. Ломан командирует Есенина из Царского Села в г. Могилев, где находилась ставка Верховного главнокомандующего императора Николая II. 27-го февраля Есенин, по словам М.М. Марьяновой, находился в Петрограде, потом побывал в Константинове, Царском Селе и вскоре вернулся в столицу.
Важным в жизни Есенина является период между февралем и октябрем 1917 г . Раньше исследователи как бы «не замечали» влияния Февральской революции на поэта, основное внимание уделяя роли Октябрьской революции в его творческой биографии. А между тем Февральская революция имела большое значение в жизни и творчестве Есенина. В межреволюционный период в есенинской биографии 1917 г . происходят важные перемены в политическом и творческом мировоззрении, в литературной, личной и бытовой жизни. В эти месяцы Есенин формирует личную библиотеку, приобретая не только художественную, но и социально-философскую литературу (книги И. Канта, А. Шопенгауэра, Г. Лебона, П. Мильфорда, С. Смайльса и др.), которую он изучал и использовал в своем творчестве, что опровергает легенду о необразованности Есенина, поэта якобы только «милостью Божьей».
Первым откликом на Февральскую революцию, по словам Есенина, было стихотворение «Разбуди меня завтра рано…» с пророческими строчками «Говорят, что я скоро стану // Знаменитый русский поэт» (Т. 1. С. 115). Именно с марта 1917 г . резко меняется не только содержание, но и образность, стиль, ритм, весь поэтический строй его поэм. Наступает революционная полоса в жизни и творчестве поэта. В марте — октябре 1917 г . Есенин пишет революционные поэмы «Товарищ», «Певущий зов», «Отчарь», «Октоих», публикует их в эсеровских газетах и журналах. Однако пишут пока только о перепечатываемой в периодике дореволюционной лирике поэта, а его крупные стихотворные произведения попадут в поле зрения критики только после Октябрьской революции, а точнее — уже в 1918 г .
Позднее Есенин напишет в «Автобиографии»: «Первый период революции встретил сочувственно, но больше стихийно, чем сознательно» [Т. 7(1). С. 16]. В автобиографической заметке «О себе» поэт подчеркнет: «В годы революции был всецело на стороне Октября, но принимал все по-своему, с крестьянским уклоном» [Т. 7(1). С. 20]. Формулируя в 1925 г . свое отношение к этим революционным событиям, поэт, закончив фразу «После, когда я ушел из деревни, мне долго пришлось разбираться в своем укладе», продолжает в черновике: «Не будь революции, я, может быть, так бы и засох <…> на религиозной символике [или] развернулся талантом не в ту (и ненужную) сторону» [Т. 7(1). С. 20, 356].
Восприятие Есениным Октябрьской революции освещалось в России и за рубежом на протяжении восьмидесяти с лишним лет с самых разных точек зрения. До середины 80-х годов ХХ века большинство известных отечественных есениноведов, осветив принятие поэтом обеих революций 1917 г ., начинали обвинять Есенина в непонимании Октябрьской революции и почти сразу переходили к 1924—1925 гг., периоду зрелого творчества Есенина, воспевающего Октябрь семнадцатого года в больших поэмах. Так, например, профессор П.Ф. Юшин писал: «Есенин встретил Октябрьскую революцию так же восторженно, как и Февральскую, но, приветствуя и воспевая ее, восхищаясь ее размахом и величием, не заметил истинного ее содержания. <…> Поэт вплотную подойдет к этой теме лишь в «Анне Снегиной» в 1925 году, в годы же революции она выпадает из его творчества» [ii].
При этом «ошибки и заблуждения» поэта пытались оправдать «вредными влияниями» новокрестьянских поэтов, «скифов», эсеров, имажинистов и т. п.: «Есенин уже не впервые оказывался среди людей, которые навязывали ему свои собственные взгляды — часто чуждые или даже враждебные. Он не всегда и не сразу мог трезво судить об окружающей его обстановке, осознание ее приходило к нему лишь постепенно. Такова была одна из особенностей его личности и характера» [iii].
Ю.Л. Прокушев, разделяя эту общую тенденцию советского есениноведения, тогда же назвал главную причину неоднозначного отношения Есенина к революционным событиям 1917 г .: «Судьба родины в революционную эпоху — вот стержневая мысль, волнующая поэта» [iv]. Еще раньше сам Есенин сказал И.Н. Розанову: «Чувство родины — основное в моем творчестве».
Последние десятилетия нашей истории породили новые подходы к отражению революционной темы в творчестве Есенина 1917—1920 гг.
Две войны (Первая мировая и гражданская) и две русские революции 1917 года (Февральская и Октябрьская) оказали огромное влияние на жизнь и творчество Есенина. В 1917—1918 гг. поэт, приняв обе революции, воспевал их в разных произведениях, не раз писал об этом в своих статьях, а потом и в автобиографиях. Не случайны поэтому поэтические, публицистические и иные декларации Есенина и его лирического героя первых революционных лет о близости коммунистам: «Мать моя родина, // Я — большевик» (Т. 2. С. 58). В 1917—1918 гг. он верил в близость своих замыслов их устремлениям построить новый мир: «Говорят, что я большевик. Да, я рад зауздать землю» (Т. 4. С. 182). В январе — феврале 1919 г . Есенин, по свидетельству Г. Устинова, даже написал заявление о вступлении в РКП(б) [см.: Т. 2. С. 13, 367; Т. 7(1). С. 390—391]. Однако позже Есенин подчеркнет: «В РКП я никогда не состоял, потому что чувствую себя гораздо левее» [Т. 7(1). С. 10].
Сложной и мало разработанной проблемой являются связи Есенина с эсерами, восприятие поэтом левоэсеровских идей и отражение их в художественном творчестве. В «Автобиографии» 1923 г . он напишет о том, что «работал с эсерами не как партийный, а как поэт.
При расколе партии пошел с левой группой и в октябре был в их боевой дружине» [Т. 7(1). С. 13].
С ноября 1917 и до конца 1918 г . Есенин пишет и публикует поэмы «Преображение», «Инония», «Сельский часослов», «Иорданская голубица», «Небесный барабанщик» (написана в 1918-м, фрагмент поэмы напечатан в июле 1919 г .), выпускает поэтические сборники «Голубень», «Преображение», «Сельский часослов», второе издание «Радуницы», участвует в коллективных сборниках «Скифы» и «Красный звон». С восторгом встретивший Октябрьскую революцию, поэт датирует свои книги в 1918 г . «2-м годом I века». Осенью1918 г . он пишет трактат «Ключи Марии», в котором подчеркивает: «Мы верим, что чудесное исцеление родит теперь в деревне еще более просветленное чувствование новой жизни» (Т. 5. С. 202).
Есенин принимает активное участие в общественной и литературной жизни Советской России, становится членом многих творческих союзов и организаций (Московский профессиональный союз писателей, Московский союз советских журналистов, Дворец искусств, Литературно-художественный коммунистический клуб советской секции писателей — художников и поэтов и др.), часто выступает на литературных вечерах, на открытии памятника А.В. Кольцову, в народных клубах с чтением своих стихов.
В этот период Есенин завязывает дружеские связи с пролетарскими поэтами, вместе с другими, так называемыми крестьянскими писателями, хочет организовать крестьянскую секцию в Пролеткульте, общается с широким кругом советских литераторов. В соавторстве с пролетарскими поэтами М. Герасимовым и Н.А. Павлович Есенин пишет «Кантату», которую исполняют при открытии В.И. Лениным мемориальной доски павшим героям у кремлевской стены. А вместе с теми же соавторами, включая С.А. Клычкова, поэт создает киносценарий «Зовущие зори».
Однако его революционные произведения и выступления не получают у советской критики положительного отклика (так, на оригинале «Небесного барабанщика» Н.Л. Мещеряков написал: «Нескладная чепуха» — сб. «Памяти Есенина». М., 1926. С. 84). Революционные поэмы Есенина чаще всего служат материалом для фельетонов и пародий, а положительно оценивается лишь его «Исус Младенец», вышедший отдельной книгой, да дореволюционная лирика поэта.
Г.А. Бениславская справедливо заметила: «В минуты озлобления, отчаяния, когда он <Есенин> себя чувствовал за бортом общественной жизни своей родины, когда осознавал, что не он виноват в этой отрезанности, что он хотел быть с советской властью, что он шел к ней, вплоть до попытки вступить в партию, и не его вина, если его желание не сумели использовать, не сумели вовлечь его в общественную работу, если, как иногда ему казалось и как, пожалуй, фактически и было, его отвергли и оттерли» [v]. Это отчасти верно, но причина временного отхода Есенина от революции лежала значительно глубже.
Революция обещала осуществить вековую мечту крестьян о земле. Однако уже летом 1918 г . начинается планомерное наступление большевистской власти на основы крестьянской общины, в деревню направляются продотряды. В.И. Ленин писал: «Октябрьская революция городов для деревни началась с лета и осени 1918 года» [vi]. А с начала 1919 г . вводится система продразверстки. С февраля 1919 г ., когда вышли декреты Советской власти о переходе от единоличных форм землепользования к коллективным, «товарищеским», Есенин, как и значительная часть крестьянства, не принимает происходящих в деревне преобразований. Еще в «Ключах Марии» (сентябрь — ноябрь 1918 г .) есть строки о том, что советская власть, «марксистская опека» «строит руками рабочих памятник Марксу, а крестьяне хотят поставить его корове. <…> Перед нами встает новая символическая черная ряса, очень похожая на приемы православия, которое заслонило своей чернотой свет солнца истины. Но мы победим ее, мы так же раздерем ее, как разодрали мантию заслоняющих солнце нашего братства» (Т. С. 212).
Есенина волнует прежде всего судьба России, его матери-родины, настоящее и будущее стомиллионного русского народа.
В 1919—1920 гг., когда прошли и революционный романтический порыв, и надежды на вселенскую «революцию на земле и на небесах» («Небесный барабанщик»), когда жизнь народной массы все ухудшалась и ухудшалась, Есенин от воспевания переходит к неприятию многих действий большевиков (особенно в отношении многомиллионного крестьянства, в том числе и крестьянской творческой интеллигенции), к критике города и всего «железного». Поэт вполне осознанно начинает ощущать современный ему период как «эпоху умерщвления личности»: «Мне очень грустно сейчас,— пишет он 11 августа 1920 г . Е.И. Лившиц,— что история переживает тяжелую эпоху умерщвления личности как живого, ведь идет совершенно не тот социализм (выделено мною.— А.З.), о котором я думал, а определенный и нарочитый <…> без славы и мечтаний. Тесно в нем живому, тесно строящему мост в мир невидимый, ибо рубят и взрывают эти мосты из-под ног грядущих поколений» (Т. 6. С. 116). А 7 февраля 1923 г . поэт напишет А.Б. Кусикову еще более определенно: «Я перестаю понимать, к какой революции я принадлежал. Вижу только одно, что ни к Февральской, ни к Октябрьской, по-видимому, в нас скрывался и скрывается какой-нибудь ноябрь» (Т. 6. С. 154).
В поэме «Кобыльи корабли» (сентябрь 1919 г .) он высказывает мысль о том, что в период гражданской войны люди и звери поменялись ролями — беззащитные животные стали человечнее, а люди озверели: «Бог ребенка волчице дал, // Человек съел дитя волчицы» (Т. 2. С. 78). Произошел разрыв единой цепи всего живого, о чем писал Есенин в своих стихах, произошло резкое размежевание добра и зла: с одной стороны, добрые растения, животные и даже стихии, а с другой — озлобленные, одичавшие люди. «Сестры-суки и братья-кобели, // Я, как вы, у людей в загоне»,— горестно заявляет поэт устами своего лирического героя. Осуждая братоубийственную войну, несущую людям (да и всему живому) разруху, голод и смерть, Есенин, с его мечтами о нежном и добром человеке,— на стороне несчастных, страдающих от людского озверения «меньших братьев». В отчаянии поэт восклицает: «О, кого же, кого же петь // В этом бешеном зареве трупов?» (Т. 2. С. 78). Ему кажется: «Злой октябрь осыпает перстни // С коричневых рук берез» (Т. 2. С. 79). Обращаясь к власть имущим, поэт утверждает: «Веслами отрубленных рук // Вы гребетесь в страну грядущего» (Т. 2. С. 77). Есенинский гений прозревает будущее, думает не только о сиюминутном, но и о вечном, о будущих катастрофических последствиях большевистских преобразований для природы, народа, государства. «Увлечение пролетариатом и пролетарской революцией оказалось непрочно. Раньше, чем многие другие, соблазненные дурманом военного коммунизма, он увидел, что дело не идет не только о Социализме с большой буквы, но даже и с самой маленькой»,— так напишет Вл. Ходасевич в 1926 г . [vii]
Есенин не был одинок в своей критике нового режима, о чем свидетельствуют дневниковые записи И.А. Бунина, З.Н. Гиппиус, газетные заметки А.М. Горького, В.Г. Шершеневича и других известных писателей, а также общественных деятелей с резкой критикой большевистского правления.
Начало нового периода жизни и творчества Есенина совпало с созданием им совместно с А. Мариенгофом и В. Шершеневичем литературной группы имажинистов (начало 1919 г .). Едва ли какой-либо факт в творческой биографии Есенина вызывал столько споров и негативного к нему отношения, как его имажинизм. Официальная критика ополчилась на имажинизм прежде всего за нежелание его представителей (не всегда отделяя от них Есенина) служить своим пером советской власти, за их увлечение формотворчеством. Однако если еще до создания группы В. Шершеневич культивировал самоценный образ, не связанный с другими, считая произведение «толпой (каталогом) образов», то Есенин выступал за «органический образ», вплетенный в художественно-философский мир как единую образную систему. В этом смысле Есенин был «имажинистом», т. е «положил основным камнем в своих стихах» образ (Т. 5. С. 224), задолго до создания «Ордена имажинистов»: и в 1911 г . («На бугре береза-свечка // В лунных перьях серебра» — (Т. 1. С. 20) , и в 1916 г .:
С пустых лощин ползет дугою тощей
Сырой туман, курчаво свившись в мох,
И вечер, свесившись над речкою, полощет
Водою белой пальцы синих ног (Т. 1. С. 79).
Поэтому связь Есенина с имажинистами — закономерный этап его творческой эволюции. В 1921 г . поэт скажет И.Н. Розанову: «Многие думают, что я совсем не имажинист, но это неправда: с самых первых шагов самостоятельности я чутьем стремился к тому, что нашел более или менее осознанным в имажинизме. Но беда в том, что приятели мои слишком уверовали в имажинизм, а я никогда не забываю, что это только одна сторона дела, что это внешность. Гораздо важнее поэтическое мироощущение». Есенинский «имажинизм», основанный на «органической образности», отличался от имажинизма В.Г. Шершеневича и А.Б. Мариенгофа. Определенное влияние они, конечно, оказали на Есенина в плане усложнения образа (подробнее см.: «Русский имажинизм: история, теория, практика». М.: ИМЛИ РАН, 2005). В «Автобиографии» 1923 г . поэт напишет: «Назревшая потребность в проведении в жизнь силы образа натолкнула нас на необходимость опубликования манифеста имажинистов. Мы были зачинателями новой полосы в эре искусства, и нам пришлось долго воевать» [Т. 7(1). С. 13].
1919—1920 годы были периодом интенсивного литературного и бытового общения Есенина с поэтами-имажинистами. Центром такого общения вначале было кафе (эстрада-столовая) Всероссийского союза поэтов. Вначале имажинисты во главе с Есениным, А.Б. Мариенгофом и В.Г. Шершеневичем имели прочные позиции в правлении ВСП. Они непосредственно занимались организацией литературных вечеров и чаще поэтов из других литературных групп принимали в них участие. После того, как представители литературных объединений, соперничавших с имажинистами, добились их вывода из состава правления ВСП, имажинисты открыли собственное кафе «Стойло Пегаса» и оно вскоре стало их «штабом».
Это был так называемый «кафейный период» русской литературы. Многочисленные выступления Есенина с чтением стихов проходили не только в этих кафе. Он был активным участником литературных вечеров, проводившихся в залах и аудиториях Политехнического музея, Московской консерватории, Дома печати, Дома искусств, рабочих клубов. Грандиозный успех имели коллективные выступления имажинистов с участием Есенина на литературном вечере «Суд над имажинистами», устроенном в Большом зале консерватории 4 ноября 1920 г ., и в «Литературном суде над современной поэзией» в Политехническом музее 16 ноября того же года. Достаточно было только упомянуть имя Есенина в афише какого-либо литературного мероприятия, чтобы гарантировать его успешное проведение при переполненной аудитории. Имажинисты внедряли свои усложненные образы в читательское сознание не только посредством публичных выступлений. Им удалось также, проявив предприимчивость, настойчивость и взаимовыручку, организовать на кооперативных началах выпуск авторских книг и коллективных сборников стихов, несмотря на царившую в стране разруху и бумажный голод. Только в 1919—1920 гг., кроме есенинских книг, вышли коллективные сборники стихов имажинистов: «Явь», «Автографы», «Конница бурь» (1-я и 2-я), «Плавильня слов», «Харчевня зорь», «Имажинисты».
Членство Есенина в имажинистской группе, его творческие контакты с поэтами-имажинистами стали объектом резкой критики со стороны как журналистов, так и чиновников от литературы. Дело в том, что В.Г. Шершеневич и А.Б. Мариенгоф хотели утвердить имажинизм в качестве независимого от государства течения. Они стояли за свободу творчества, недопустимость опеки над ним государства (здесь с ними был солидарен и Есенин: «Вот потому-то нам так и противны занесенные руки марксистской опеки в идеологии сущности искусства» — Т. 5. С. 212), отстаивали право на эпатаж читателей грубыми образами, сквернословием, самонаговором и самоуничижением, создав образ поэта-клоуна, шута, паяца. На первых порах, прикрываясь лозунгом создания революционного искусства, имажинистам удавалось публиковать свои произведения в советской периодической печати (например, в газете «Советская страна»), они начали подготовку выпуска своих книг в издательстве ВЦИК. Однако вскоре отношение власти к имажинистам меняется. 5 сентября 1919 г . газета «Искусство» (Вестник отдела изобразительного искусства Наркомпроса) опубликовала статью «За ширмой (кое-что о «свободном искусстве)», направленную против имажинистов и заканчивающуюся обращением к ним: «Позвольте же всех, любящих находиться за ширмой, попросить ясно и определенно заявить, где они желают находиться, на баррикадах ли с революционным пролетариатом или в храме-бирже буржуазного искусства. Третьего не дано».
Начиная с середины 1919 г . критика в адрес имажинистов и Есенина (как представителя этого течения) захватывает не только столицы, но и провинцию. Вот лишь некоторые образцы этой критики. Московский журнал «Гудки» (1920, № 2): «…Главная-то беда в том, что безобразники стали (по чьему попустительству?) во главе современной литературы. Конечно, не потому, что сбылось пророчество: «Говорят, что я скоро стану // Знаменитый русский поэт» (С. Есенин). Нет, знаменитым поэтом Есенин не стал. Он стал имажинистом, и в новой одежде он преподал нам ощенившуюся суку («Советская страна»). И это в то время, когда мир захлебывается в крови гражданской войны, когда у избранного пролетариата кружится голова от напряжений!» Журнал «Книга и революция» (М., 1920. № 3—4, С. 6): «Стихи Сергея Есенина мы уже читали в его «Треряднице». <…> Талантливый поэт спешит отпраздновать свои литературные именины и на Антона, и на Онуфрия и помещает эти произведения еще раз, уже в компании с друзьями и единомышленниками. <…> От души следует пожелать, чтобы Есенин отряхнул поскорее от ног своих прах имажинизма и вышел на верный путь». Журнал «Лава» (Одесса, 1920. № 2): «Наконец, Сергей Есенин. Подлинный большой поэт. Странно видеть его здесь, в этой паясничающей компании. <…> Сергей Есенин — молодой дуб революционной поэзии. Но и у дуба бывает мох и губчатые грибы. Это и суть они — Мариенгоф и Шершеневич. <…> Перед Сергеем же Есениным иная дорога: выращивание революционного поэтического слова. Этого пути мы вправе требовать от поэта, вышедшего из мужицкой среды, знающего ее, как мать, и чувствующего каждое биение пульса природы».
Однако такие критики, как Г.Ф. Устинов, Евстафий Григорьев (псевд.), Л.И. Повицкий, А.Ф. Насимович и др., выделяли Есенина из группы имажинистов, высоко оценивая его творчество этого периода. Оставаясь в 1919—1920 гг. в рядах имажинистов, Есенин никогда не ставил во главу угла групповые интересы. Он встречался, переписывался, сотрудничал с обширным кругом лиц из других литературных объединений, среди которых были и противники имажинизма. Об этом говорят, в частности, дарственные надписи поэта на своих книгах.
К части 2
[i] Русское зарубежье о Есенине. М. 1993. Т. 1. С. 54.
[ii] Юшин П.Ф. Сергей Есенин: Идейно-творческая эволюция. М., 1969. С. 202, 215—216.
[iii] Наумов Е.И. Сергей Есенин: Личность. Творчество. Эпоха. Л., 1973. С. 69, 149.
[iv] Прокушев Ю.Л. Сергей Есенин: Образ. Стихи. Эпоха. М., 1978. С. 78, 206.
[v] С.А. Есенин: Материалы к биографии. М., 1992. С. 41.
[vi] Ленин В.И. Полн. собр. соч. М., 1963. Т. 37. С. 141.
[vii] Русское зарубежье о Есенине. М., 1993. Т. 1. С. 62.
Александр Захаров. Есенин и власть часть 2
Да и творчество Есенина двух этих лет значительно сложнее и богаче поэзии его «собратьев» имажинистов. Есенинские поэмы «Пантократор», «Кобыльи корабли», «Сорокоуст», «Исповедь хулигана» и стихотворения «Хулиган», «Я последний поэт деревни…», «По-осеннему кычет сова…» и др. поднимают сложнейшие социально-философские темы жизни не только того периода. Для их художественного решения поэт использует и усложненную «имажинистскую» образность.
Свое несогласие с некоторыми положениями левого имажинизма Есенин высказывал уже в эти годы. Так, в статье «Быт и искусство» (1920) поэт пишет:
«Собратьям моим кажется, что искусство существует только как искусство. Вне всяких влияний жизни и ее уклада. <…>
Понимая искусство во всем его размахе, я хочу указать моим собратьям на то, насколько искусство неотделимо от быта <…>.
У собратьев моих нет чувства родины во всем широком смысле этого слова, поэтому у них так и несогласованно всё. <…>
Но жизнь требует только то, что ей нужно, и так как искусство только ее оружие, то всякая ненужность отрицается так же, как и несогласованность» (Т. 5. С. 214, 215, 220).
И снова мы видим, что и в искусстве, как в революции, Есенина интересовала прежде всего судьба родины и народа. Это был главный есенинский критерий при оценке любых событий и явлений.
В 1921—1923 гг. творчество поэта становится все более и более разнообразным и многогранным, к существовавшим ранее жанрам добавляются «большие поэмы» (термин Есенина): закончены «Пугачев» (1921) и «Страна Негодяев» (1922—1923), начата работа над «Черным человеком» (1923). Произведения поэта переводятся на многие языки народов мира, его поездки по стране и за рубежом привлекают внимание широкой общественности, отечественной и иностранной прессы, известность поэта становится всемирной, особенно после поездки в Западную Европу и США.
Отечественное есениноведение 1950—1980-х гг. о периоде 1921—1923 гг. писало еще меньше, чем о предыдущем, и трактовало его весьма субъективно, обвиняя Есенина в непонимании текущих событий.
8—16 марта 1921 г. проходил Х съезд РКП(б), который вынес постановление о переходе к «Новой экономической политике», а 21 марта ВЦИК принял декрет «О замене продовольственной и сырьевой разверстки натуральным налогом».
Есенин сразу почувствовал, что нэп хотя бы немного облегчит жизнь крестьян. И в то же время он по-прежнему, как и в 1919—1920 гг., не принимает большевистский репрессивный режим в целом, с его диктатурой, с его планомерной политикой уничтожения крестьянства как самостоятельной и неповторимой общности.
Еще в предшествующий период Есенин почувствовал себя «последним поэтом деревни», исчезающей по воле большевиков. В написанном в марте — апреле 1920 г. стихотворении «По-осеннему кычет сова…» есть такие строчки:
Скоро мне без листвы холодеть,
Звоном звезд насыпая уши.
Не меня будут юноши петь,
Не меня будут старцы слушать.
Здесь пока Есенин не думает о (или не видит) гибели деревни. Поэтому он пишет о поэте как певце природы, надеется, что вместо него «новый с поля придет поэт, // В новом лес огласится свисте» (Т. 1. С. 150. Выделено мною.— А.З.). Есенин подчеркивает, что вместо него поэт придет именно из деревни, не из города. А уже в стихотворении «Я последний поэт деревни…», написанном в апреле — мае 1920 г., Есенин, предчувствует гибель этой природной красоты:
На тропу голубого поля
Скоро выйдет железный гость,
Злак овсяный, зарею пролитый,
Соберет его черная горсть.
(Т. 1. С. 136),
считая, что вместе с ней исчезнет и истинная поэзия.
С каким поэтическим мастерством рисует Есенин эту картину, противопоставляя голубое поле и овсяный злак черной горсти железного гостя! Как тонко конкретные детали сплавляет он с обобщенными символами («Злак овсяный, зарею пролитый»), подчеркивая тем самым вселенский смысл, космическое значение сельской природы!
А в начале 1921 г. Есенин, продолжая тему роли хлеба как основы жизни, пишет стихотворение «Песнь о хлебе», изображая фантастическую борьбу железного с живым: «Режет серп тяжелые колосья, // Как под горло режут лебедей»; «И цепами маленькие кости // Выбивают из худых телес»; «Все побои ржи в припек окрасив…». Это умерщвление живого и есть, по Есенину, источник всех бед. Так возможное будущее уничтожение деревенского мира, крестьянского космоса может стать всеобщей катастрофой, общечеловеческим озлоблением и ненавистью. Но тем самым Есенин уже как бы и снимает часть вины с режима большевиков, так как не всё зависит от властей — есть мировые законы, не подвластные людям («Все мы, все мы в этом мире тленны» — Т. 1. С. 164; «Что-то всеми навек утрачено» — там же. С. 169, выделено мною.— А.З.).
И в то же время поэт продолжает обвинять большевистский режим (в образе города, техники, цивилизации) в уничтожении деревенского уклада жизни в двух стихотворениях, написанных в 1921 г.: «Мир таинственный, мир мой древний…», имевшем раньше заголовок «Волчья гибель», и «Сторона ль ты моя, сторона!..». В первом из них проводится идея борьбы с существующим режимом «дьявольской» власти, опирающейся на «звериные права»: «Но отпробует вражеской крови // Мой последний смертельный прыжок» (Т. 1. С. 158).
И конечно, это всё связано с политическими событиями 1921 г.: в марте было подавлено Кронштадтское восстание, 25 августа ЧК расстреляло Н.С. Гумилева, летом в Самарской, Тамбовской и др. областях вспыхивают многочисленные крестьянские восстания, о которых Есенин мог непосредственно слышать во время почти десятидневной стоянки вагона Г. Колобова в Самаре, в котором они ехали в Ташкент.
Второе стихотворение, написанное, по словам Г.А. Бениславской, осенью 1921 г., говорит о тщетности борьбы с властью: «…прозревшие вежды // Закрывает одна лишь смерть» (Т. 1. С. 160).
Продолжая обращаться к вечным законам жизни, Есенин пишет последнее стихотворение 1921 г.— шедевр русской и мировой лирики «Не жалею, не зову, не плачу…». В нем поэт, подчиняясь естественному закону живой природы («Все мы, все мы в этом мире тленны»), благословляет все, «что пришло процвесть и умереть» (Т. 1. С. 164).
Таким образом, с 1921 г., с введением нэпа, под влиянием реальных событий изменяется и мировоззрение Есенина. Он начинает сопоставлять разные точки зрения своих героев (Пугачева, Хлопуши — и Бурнова, Творогова; лирического героя — и лироэпических персонажей; в поэзии — и в публицистике), что является выражением полифоничности художественного мышления поэта.
С февраля по май 1922 г. Есенин пишет еще пять стихотворений («Всё живое особой метой…»; «Не ругайтесь! Такое дело!..»; «Я обманывать себя не стану…»; «Да! Теперь решено. Без возврата…»; «Снова пьют здесь, дерутся и плачут…»), в которых на примере лирического героя и его кабацкого окружения показывает, как, доведенный большевистским режимом до отчаяния, всё ниже и ниже опускается на дно жизни российский народ, «захлебнувшийся лихой самогонкой». Причем вначале года лирический герой, «отважный и гордый», «забияка и сорванец» с окровавленной душой, пока еще верит: «Это к завтраму всё заживет» (Т. 1. С. 156). Во втором стихотворении он в духе имажинизма прикидывается «забулдыгой», валяющим дурака. Стихотворение «Я обманывать себя не стану…» развивает этот образ лирического героя («шарлатана», «скандалиста», «уличного повесы», «озорного гуляки»). Но второй план стихотворения говорит совсем о другом: здесь Есенин как бы мимоходом, методом от противного, обвиняет преступный режим: «Не злодей я и не грабил лесом, // Не расстреливал несчастных по темницам» и делает вывод, что ему ближе животные, а не такие вот люди, которые «расстреливали несчастных по темницам». В следующем стихотворении лирический герой, чтобы «не увидеть хужего» (Т. 1. С. 159), уходит из деревни («Без возврата // Я покинул родные поля») в «город вязевый» и погружается, в «жуткое логово» кабака (Т. 1. С. 167—168), «жарит спирт» с бандитами и проститутками. И ярким обобщающим, итоговым произведением этого своеобразного цикла является последнее стихотворение, написанное перед поездкой за рубеж,— «Снова пьют здесь, дерутся и плачут…».
«Самогонного спирта река» захлестнула всю страну, потому что «октябрь суровый // Обманул их в своей пурге». Так исподволь, через, казалось бы, частный случай — кабацкую сцену с участием лирического героя, локальные образы («вспоминают московскую Русь»; «россы», «Гармонист поет про Волгу и про Чека»; «киргизские степи»; «дурашливые, юные, // Что сгубили свою жизнь сгоряча») Есенин вновь и вновь осуждает большевистский режим и верит в «непокорность» народа: «Нет! таких не подмять, не рассеять!»:
И уж удалью точится новой
Крепко спрятанный нож в сапоге».
(Т. 1. С. 169—170)
Таким образом, в течение менее полутора лет (1921—1922, до отъезда за границу 10 мая) Есенин создает девять стихотворений, присовокупив к ним ранее написанное (1919) «Хулиган» («Дождик мокрыми метлами чистит…») и поэму «Пугачев» (март — август 1921 г.), которые, в определенной степени, представляют в совокупности единое целое, выражая сложное отношение Есенина, его лирического героя и лироэпических персонажей к происходившим в стране событиям, к политике большевиков, к их режиму.
Приняв нэп, принесший временное облегчение крестьянам, Есенин в поэме «Пугачев» пытается понять «русский бунт, бессмысленный и беспощадный» (А.С. Пушкин), причины его возникновения, поражения и смысла, суть крестьянской психологии, сущность крестьянской души. И рождается яркая и многозначная поэтическая формула — ответ на эти вопросы в словах Сторожа, обращенных к Пугачеву:
Видел ли ты,
Как коса в лугу скачет,
Ртом железным перекусывая ноги трав?
Оттого, что стоит трава на корячках,
Под себя коренья подобрав.
И никуда ей, траве, не скрыться
От горячих зубов косы.
Потому что не может она, как птица,
Оторваться от земли в синь.
Так и мы! Вросли ногами крови в избы,
Что нам первый ряд подкошенной травы?
Только лишь до нас не добрались бы,
Только нам бы,
Только б нашей
Не скосили, как ромашке, головы.
(Т. 3. С. 10)
1921 — начало 1922 года — период расцвета имажинизма, дискуссии о котором идут в самых отдаленных уголках России: на Алтае, на Дальнем Востоке, на Украине и т. п., о нем пишут за границей на разных языках. Всё больше появляется положительных обзоров имажинизма как школы, как литературного течения, серьезного анализа имажинистского творчества, исследования его влияния на русскую поэзию. Потому что это уже зрелый имажинизм, отказавшийся от своих эпатажных принципов:
«Вот краткая программа развития и культуры образа:
<…> д) Сумма лирических переживаний, то есть характер — образ человека. Перемещающееся «я» — действительное и воображаемое, образ второй величины.
е) И, наконец: композиция характеров — образ эпохи (трагедия, поэма и т. д.). <…> В имажинизм вводятся как канон: психологизм и суровое логическое мышление. <…> Малый образ теряет федеративную свободу, входя в органическое подчинение образу целого».
Вышедшая в Москве в издательстве «Имажинисты» (декабрь 1921) отдельной книгой поэма «Пугачев» (переиздана дважды в 1922 г.— в Петрограде и Берлине) заканчивает период увлечения Есенина усложненной имажинистской образностью. «Пугачев» вызвал поток рецензий и откликов по всему миру, число которых превысило шесть десятков. И хотя поэт еще в 1920 г. в статье «Быт и искусство» весьма критически отозвался о творчестве «собратьев» по перу, однако он по-прежнему оставался в группе имажинистов.
Имажинистская печатная продукция попадала и в поле зрения органов власти. 30 марта 1921 г. состоялось заседание Главного политико-просветительного комитета республики (председатель — Н.К. Крупская), на котором заслушивался вопрос «О сборнике порнографических стихотворений «Золотой кипяток» Есенина, Мариенгофа и Шершеневича». Главполитпросвет постановил: «Просить Госиздат произвести срочное расследование, с привлечением к строжайшей ответственности всех виновных в даче разрешения, печатания и распространения этого сборника» [1]. По-видимому, это постановление сказалось на ужесточении позиции А.В. Луначарского по отношению к имажинистам.
Говоря о четком делении жизненного и творческого пути Есенина на определенные отрезки, следует учитывать то обстоятельство, что новые произведения писались в одном периоде, выражая конкретные переживания поэта этого отрезка времени, а публиковались часто совсем в другом, когда он уже «и чувствовал и мыслил по-иному» (Т. 2. С. 124). Кроме того, на каждом этапе Есенин включал почти в каждый выходящий в это время сборник произведения всех предшествующих периодов. Вот, например сборники 1921—1922 гг., вышедшие до отъезда за границу: Преображение, Радуница, Исповедь хулигана, Трерядница, Исус Младенец; коллективные сборники: Имажинисты, Золотой кипяток, Звездный бык, Конский сад: Вся банда. А посмотрите состав этих сборников: от «Чую радуницу Божью…» и «Миколы» — до «Сорокоуста» и «Песни о хлебе». Поэтому критике было трудно определить позицию Есенина в каждый конкретный отрезок времени.
10 мая 1922 г. Есенин вместе с А. Дункан отправился за границу (Германия, Франция, Бельгия, Италия, США), где пробыл до конца июля 1923 г. Часто писали, что во время заграничного путешествия Есенин только «хулиганил и пьянствовал», «похабничал и скандалил». А поэт болел душой не только за народ, но и за тысячелетнее Российское государство: даже порабощенное большевиками он защищал перед эмигрантами. Так, в одном из интервью в мае 1922 г. в Берлине Есенин говорил: «Я люблю Россию. Она не признает никакой иной власти, кроме Советской. Только за границей я понял совершенно ясно, как велика заслуга русской революции, спасшей мир от безнадежного мещанства» [Т. 7(1). С. 346]. Есенин не был аполитичным поэтом. Лола Кинел, сопровождавшая А. Дункан и Есенина в их поездке по Западной Европе, вспоминает, как в Венеции они плыли на гондоле, пели русские песни и поэт, перед этим говоривший о своем детстве, «снова начал говорить о России. Но теперь это был другой Есенин. Другой, поэт, казавшийся простым и наивным и в то же время мудрым, которого я видела всего час или два, исчез. Это был обычный Есенин, каким я его знала: вкрадчивый, уклончивый, прикидывающийся дурачком, но и весьма скрытный — в его глазах блестела хитринка <…>».
По словам Лолы Кинел, Есенин объяснил, что Ленин «уже почти год, как умер, но мы не можем это разглашать, иначе большевизм мгновенно рухнет. <…> Об этом должны объявить с недели на неделю, но откладывают до тех пор, пока мы не найдем сильного вождя. Большевизм не может существовать без сильного человека» [2].
Про другого большевистского лидера Есенин, по словам Романа Гуля, говорил в Берлине так: «Не поеду в Москву… не поеду туда, пока Россией правит Лейба Бронштейн. <…> он правит Россией, а не должен ей править» [3].
А в варианте стихотворения «Снова пьют здесь, дерутся и плачут…», приведенном Г.А. Бениславской, мысль о правителях России, не думающих о русском народе, еще больше проясняется:
Одолели нас люди заезжие,
А своих не пускают домой.
………………………………
Жаль, что кто-то нас смог рассеять
И ничья непонятна вина.
(Т. 1. С. 599)
До 1923 г. поэт относился негативно к созданной человеком «вторичной природе», как к чему-то постороннему, существующему в Америке, но нежелательному и гибельному для России, для есенинской «Голубой Руси»:
Идет, идет он, страшный вестник,
Пятой громоздкой чащи ломит.
…………………………………..
О, электрический восход,
Ремней и труб глухая хватка,
Се изб древенчатый живот
Трясет стальная лихорадка!
(Т. 2. С. 82)
Вот сдавили за шею деревню
Каменные руки шоссе.
……………………………………
Стынет поле в тоске волоокой,
Телеграфными столбами давясь.
(Т. 1. С. 157)
Перелом в сознании и творчестве поэта, наступивший с началом нэпа, закрепляется во время его поездки в Европу и Америку, когда Есенин воочию увидел этот «Железный Миргород». И хотя он не сразу принял его, однако с этого времени начал сознавать историческую неизбежность его существования не только на Западе, но и в «деревянной Руси». В очерке «Железный Миргород», опубликованном после поездки за границу, Есенин писал: «С этого момента я разлюбил нищую Россию <...>. С того дня я еще больше влюбился в коммунистическое строительство. Пусть я не близок коммунистам, как романтик в моих поэмах,— я близок им умом и надеюсь, что буду, быть может, близок и в своем творчестве». В 1924 г. это положительное отношение к «каменной и стальной» России отражено во многих стихотворениях и поэмах Есенина («Стансы», «Письмо деду» и др.): «Я полон дум об индустрийной мощи».
Путь лирического героя, выражающего только часть мировоззрения поэта, не всегда и не во всем совпадает с путем его страны. Реальная жизнь России проходит в поэзии Есенина 20-х годов исторические этапы: гражданская война (1918—1921), нэп (1921—1923), начало строительства социализма (1924—1925). Характер же есенинского лирического героя эволюционирует иначе: в 1919—1923 гг., не принимая революционных преобразований в деревне, он «хулиганил и пьянствовал», что отразилось в книгах «Исповедь хулигана» (1921), «Стихи скандалиста» (1923), «Москва кабацкая» (1924), а также в циклах «Мреть» и «Песни забулдыги» (оба — 1922). В конце 1923 г., охваченный «голубым пожаром» любви, лирический герой каялся в своих ошибках (цикл «Любовь хулигана»), в 1924—1925 гг. пересматривал свое негативное отношение к тому, «что случилось, что сталось в стране», приветствуя положительные перемены в деревне и в городе («маленькие поэмы»: «Баллада о двадцати шести», «Ленин…», «Мой путь»; «большие поэмы»: «Пугачев», «Страна Негодяев», «Песнь о великом походе» и др.), но и критикуя отрицательные стороны нового строя: «Радуясь, свирепствуя и мучась, // Хорошо живется на Руси».
Пройдя через воспевание (1917—1919), неприятие (1919—1920) и двойственное отношение (1921—1923) к реальной революции, Есенин с 1924 года вновь пересматривает свое отношение к Руси советской. Это можно показать и на примере стихотворения «Неуютная жидкая лунность...», в котором, используя прием контраста, поэт сравнивает «бедную, нищую полевую Русь» времен его «резвой юности» с «каменной и стальной» Россией будущего. И если раньше поэт любовался сельскими пейзажами, то теперь «даже яблонь весеннюю вьюгу» он «за бедность полей разлюбил». Свет луны, многократно воспетый поэтом, теперь кажется ему «чахоточным», «лунность» — «неуютной и жидкой», любимые его березы и тополя своим прекрасным нарядом еще сильнее оттеняют бедность и нищету полевой России. Как итог звучит последнее четверостишие:
И, внимая моторному лаю
В сонме вьюг, в сонме бурь и гроз,
Ни за что я теперь не желаю
Слушать песню тележных колес.
(Т. 4. С. 221)
Старую Россию, которая «волочилась сохой по полям», поэт, «любя, проклинал не один», но и к новой его отношение было сложным: «Радуясь, свирепствуя и мучась, Хорошо живется на Руси!» («Спит ковыль. Равнина дорогая...»). Есенин, с одной стороны, противопоставляет «прошлое» и «настоящее» («песня тележных колес» — и «моторный лай»; «бедная, нищая Русь» — и «мощь родной стороны»; «белая липа», «соловьиный рассвет» — и «нездоровое, хилое, низкое»; бури, грозы — и «тих мой край»), а с другой — принимает жизнь во всех ее проявлениях: «Принимаю, что было и не было», «Принимаю, приди и явись», «Принимая счастливый удел...».
Лирический герой, имея прототипом самого поэта, сердце которого вместило целый мир, становится обобщенным образом человека 20-х годов в ряду других есенинских героев. Даже, казалось бы, в глубоко интимных «письмах» — к женщине, к матери, к сестре, к деду — Есенин в лице лирического героя выражает свое отношение к тому, «что случилось, что сталось в стране»: «Любимая! Сказать приятно мне: // Я избежал паденья с кручи. // Теперь в советской стороне // Я самый яростный попутчик».
В поэме «Анна Снегина», сюжетной основой которой является жизнь поэта Сергея (с апреля 1917 г. до лета 1924 г.), речь идет о событиях, происходивших в России первой четверти ХХ в.: о революционной ситуации 10-х годов, двух революциях 1917 г., трех войнах — русско-японской 1904 г., Первой мировой, гражданской — и повседневной жизни людей разных классов.
На примере разных образов (жены белого офицера Анны Снегиной и ее матери, старой помещицы; готового всем угодить мельника и его жены, резко отрицательно относящейся к большевикам; жадного до денег возницы, братьев Оглоблиных — просоветского Прона и бесхребетного труса Лабути,— мужиков богатого села Радово и бедного села Криуши) Есенин создает целую галерею разновидностей русского характера, исследуя его особенности в переломные моменты истории. Создавая свое в высшей степени народное произведение, Есенин в то же время далек от идеализации народного характера, представляя как позитивные, так и негативные черты своих героев.
Такова вкратце эволюция отношения Есенина к власти. В «Анне Снегиной» Есенин устами рядового представителя народа приходит к простому выводу: «Раз власти, на то они власти, // А мы лишь простой народ…» (Т. 3. С. 159).
К части 1
[1] ГАРФ. Ф. 2313. Оп. 1. Ед. хр. 4.
[2] McVay G. Jsadora and Esenin. Ann Arbor and London. Перевел с англ. М.М. Савченко. 1980. P. 91, 276.
[3] С.А. Есенин. Материалы к биографии. М., 1992. С. 412.
Вообще интересно, КОГДА он это говорил?.. Времена-то у нас были не стабильные... !00%-ное гнобление было только в самом начале, потом уже были волнообразные всплески. В какой-то момент могли и по башке дать за такие слова...
