Это Данита чью-то частную коллекцию экспроприировала... 
Уголовные дела Сергея Есенина
Модераторы: perpetum, Дмитрий_87, Юлия М., Света, Данита, Татьяна-76, Admin
Данита » 21:40:09, Пятница 15 Июнь 2007
Nika писал(а):Хоть Зойку и не видно, но понятно, что фотка раритетная!
ага у Прокушева позаимствовала
Никуль, а как тебе Зоя? как ее богатый стол???? вот куда рвались-то отдыхать БОГЕМНО тогда))
-
Данита - Супер-Профи
- Сообщений: 6400
- Зарегистрирован: 17:14:58, Четверг 02 Март 2006
Света » 15:10:28, Пятница 06 Июль 2007
Вот, описание того, что происходило на товарищеском суде по делу "Четырех поэтов", кажется раньше не выкладывалось 
по крайней мере в этой теме я не нашла
Товарищеский суд состоялся 10 дек. 1923 г. Комиссия по разбору дела заседала в составе К. П. Новицкого, П. М. Керженцева, А. Я. Аросева, Н. К. Иванова-Грамена, В. И. Нарбута, В. Ф. Плетнева, И. М. Касаткина. Попытки Л. С. Сосновского придать бытовому инциденту политический характер были отвергнуты. «Дело четырех поэтов» стало достоянием писательской общественности, и разбор его писателями, а не представителями карательных органов, дал возможность объективно оценить все обстоятельства происшедшего.
Суд констатировал провокацию со стороны Родкина и Сосновского и не подтвердил главного обвинения в антисемитизме, что вызвало недовольство авторов «Рабочей газеты» и «Рабочей Москвы», ответственным редактором которых был единомышленник Л. С. Сосновского Б. М. Волин, о котором Есенин с большой долей едкой иронии отозвался в статье «Россияне» (см. наст. изд., т. 5, с. 241).
Проведение суда, причем еще до вынесения его решения, широко освещалось в печати.
«...Если у кого еще и были кой-какие сомнения в возмутительных поступках поэтов, то последние постарались доказать это своим вызывающим, если не сказать резче, поведением на самом суде.
Они отрицали все. Не только показания т. Роткина <так!>, свидетельство милиционера, но даже содержание своего разговора с Демьяном Бедным. Их оклеветали, им навязывают антисемитизм, их травят.
В то же время Есенин не видит ничего особенного в слове „жид“; Орешин считает разговор о роли евреев в литературе самой безобидной беседой.
Не лучшее впечатление производят и свидетели защиты. Особенно жалок Львов-Рогачевский, пытающийся дать литературную характеристику Есенина, Орешина и других как революционных поэтов. Тов. Сосновский ядовито замечает ему, что с таким же успехом Львов-Рогачевский провозглашал революционным поэтом и М. Волошина, ярого контрреволюционера <...>
Резко обрушивается на поэтов Демьян Бедный, который возмущенно заявляет, что если у него еще оставалось хорошее чувство к некоторым из обвиняемых поэтов, то их отвратительное поведение на суде окончательно заставляет его смотреть на них с презрением.
— Если вы антисемиты, — обращается он к четырем поэтам, — имейте мужество заявить об этом открыто.
Сущность дела формулирует тов. Сосновский.
— Этот мелкий, как будто, случай, — заявляет он, — на самом деле показывает, что мы имеем дело с весьма опасной для общества болезнью. <...> Эта гниль тем более опасна, что носители ее являются сотрудниками наших журналов и газет, что по ним некоторые будут судить о всей нашей литературе. Есенин, например, который слывет революционным поэтом, устраивал скандалы также и за границей. Известны антисемитские выходки Есенина и в Америке. Мы не можем терпеть, чтобы по Есенину судили о литературе советской России. <...>
Уже сейчас можно сказать, что, каков бы ни был приговор суда, кое-что должно измениться в отношении наших органов к тем из своих сотрудников, которые недостаточно связаны с революцией и которые умеют зачастую скрывать свои истинные настроения под удобной маской „приятия“ революции» (газ. «Рабочая Москва», 1923, 12 дек., № 279).
«Вчера в Доме Печати, при переполненном зале, слушалось дело поэтов: Есенина, Клычкова, Орешина и Ганина. обвинявшихся в антиобщественном хулиганском и черносотенном поведении во время пьянства в одной из московских пивных. <...>
Суд устанавливает два вопроса, которые ему предстоит исчерпывающе освоить в ходе разбирательства:
1) Подтверждается ли факт черносотенно-антисемитских выходок четырех поэтов: Есенина, Ганина, Орешина и Клычкова?
2) Правильно ли изложены Л. Сосновским обстоятельства дела в статье „Испорченный праздник“?
<...> После выступления свидетелей защиты, опровергавших обвинение поэтов в антисемитизме, выступают приехавшие из Америки товарищи, рассказывающие, что во время своего пребывания там, Есенин учинял дебоши, подобные разбираемому. Все скандалы носили патологически-алкогольный характер.
Поэт А. Мариенгоф, близко знающий Есенина, подчеркивает, что последний в этом году совершенно спился, близок к белой горячке и не может быть рассматриваем и судим, как нормальный человек. Его просто нужно лечить...» («Рабочая газета», М., 1923, 12 дек., № 281; выделено в источнике).
«Перед допросом ряда свидетелей слово было предоставлено обвинению и подсудимым для изложения фактического хода событий. Все четверо обвиняемых категорически отрицали наличие элемента антисемитизма в их поведении и приписываемые им разговоры о „жидовском засилии“. Сергей Есенин, подтверждая, что он крикнул свидетелю Ро<д>кину: „жид“, указывал, что этот выкрик был только ругательством, лишенным абсолютно политического содержания.
<...> Львов-Рогачевский отмечал, что в произведениях обвиняемых можно отметить не только отсутствие антисемитизма, но даже любовь к еврейскому народу. Писатель А. Эфрос указывал, что с поэтами Орешиным и Клычковым он встречается ежедневно в течение нескольких лет и не заметил с их стороны никаких антисемитских выпадов, хотя, как еврей, он был бы к ним особенно чуток. Такое же показание сделал писатель Андрей Соболь. Тов. Сахаров, в течение пяти лет живший вместе с Есениным, отмечает случаи пьянства и дебоширства с его стороны, но отвергает возможность проявления им антисемитизма. Поэт Герасимов в своей характеристике поэтов Орешина и Клычкова отметил, что с первых дней революции они работали в Пролеткульте, работали честно, причем ему в течение нескольких лет приходилось общаться с ними и опять-таки он не наблюдал у них никаких антисемитских уклонов.
<...> С защитительной речью выступил т. В. П. Полонский, призывавший судить поэтов за хулиганство, за пьянство, за дебоширство, но отнюдь не за антисемитизм, которого он в их деяниях не усматривает.
В своем заключительном слове Есенин подтверждает, что он хулиганил, дебоширил и в Москве, и в Нью-Йорке, и в Париже, и в Берлине, но, по его мнению, он „скандалил хорошо“. Он говорит, что через эти скандалы и пьянство он идет к „обретению в себе человека“, но в то же время он категорически отвергает какое-либо обвинение в антисемитизме» (газ. «Известия ЦИК СССР и ВЦИК Советов», М., 1923, 12 дек., № 284).
«13 декабря в Доме Печати был оглашен приговор товарищеского суда по делу поэтов Есенина, Клычкова, Орешина и Ганина. Товарищеский суд признал, что поведение поэтов в пивной носило характер антиобщественного дебоша, давшего повод сидевшему рядом с ними гр. Ро<д>кину истолковать этот скандал как антисемитский поступок, и что на улице и в милиции эти поэты, будучи в состоянии опьянения, позволили себе выходки антисемитского характера. Ввиду этого товарищеский суд постановил объявить поэтам Есенину, Клычкову, Орешину и Ганину общественное порицание.
Обсудив вопрос о статье тов. Сосновского в № 264 „Рабочей газеты“, суд признал, что тов. Сосновский изложил инцидент с четырьмя поэтами на основании недостаточных данных и не имел права использовать этот случай для нападок на некоторые из существующих литературных группировок. Суд считает, что инцидент с четырьмя поэтами ликвидируется настоящим постановлением товарищеского суда и не должен служить в дальнейшем поводом или аргументом для сведе́ния литературных счетов, и что поэты Есенин, Клычков, Орешин и Ганин, ставшие в советские ряды в тяжелый период революции, должны иметь полную возможность по-прежнему продолжать свою литературную работу.
Приговор принят товарищеским судом единогласно» (газ. «Известия ЦИК СССР и ВЦИК Советов», М., 1923, 15 дек., № 287). Этот же вердикт был опубликован в «Правде» от 16 дек. 1923 г.
18 дек. 1923 г. «Рабочая Москва» опубликовала заметку Б. Волина, не согласного с решением суда, под заголовком «Прав ли суд?» с призывом «к рабкорам и пролетарским поэтам» «высказаться по данному вопросу». 19, 20 и 22 дек. газета печатала «отклики», заголовки которых говорят сами за себя: «Один выход — тачка», «Им нет места в нашей семье!», «Сосновский прав — суд не прав», «Суд не прав!», «Поэтов на суд рабкоров!», «Под народный суд!», «Есенина выделить!», «В семье не без урода», «Мы требуем пересмотра» и др.
Обращает на себя внимание и заметка Мих. Кольцова в «Правде» от 30 дек. 1923 г. под заголовком «Не надо богемы»: «Славянофилов из „Базара“, с икрой, с севрюгами, разговорами о национальной душе и еврейском засилье тоже на старом месте не найти! Но если вы очень хотите — они отыщутся...
Недавно закончился с большим шумом и помпой шедший товарищеский суд по „делу четырех поэтов“ о хулиганских и антисемитских выходках в пивной.
На суде было очень тяжело. Совсем девятьсот восьмой год. Четверо подсудимых, из них один — крупнейший и талантливейший художник, слава нашей страны, засосанный богемой по уши, — кокетливо объясняющие, что поэт, как птица, поет и потому за слово „жид“ не ответственен; свидетели из милиции, обязательные еврейские интеллигенты, из самых лучших чувств берущие под свою защиту антисемитов; толки о роли еврейства в русской литературе, тени Петра Струве и Трубецкого, в зале витающие; дамы-поклонницы и семеро журналистов-большевиков, вынужденных в давно остывшей и ныне подогретой реакционно-неврастенической каше разбираться...
Конечно, педагогические способы борьбы в духе идейного поощрения трезвости тут мало помогут.
Надо сделать другое. Надо наглухо забить гвоздями дверь из пивной в литературу. Что может дать пивная в наши дни и в прошлые времена — уже всем ясно. В мюнхенской пивной провозглашено фашистское правительство Кара и Людендорфа; в московской пивной основано национальное литературное объединение „Россияне“. Давайте будем грубы и нечутки, заявим, что все это одно и то же...» (см. также т. 5 наст. изд., коммент. к статье Есенина «Россияне»).
Продолжения «дело четырех поэтов» не получило. 9 мая 1927 г., уже после гибели Есенина и А. А. Ганина, расстрелянного 30 марта 1925 г. по «делу русских фашистов», уполномоченный 5-го отделения следственного отдела ОГПУ С. Г. Гендин, рассмотрев материалы «Дела № 2037», вынес заключение: «...принимая во внимание, что двоих из обвиняемых: Есенина и Ганина, в живых нет, а в отношении Клыч<ко>ва и Орешина дело может быть прекращено за давностью, полагаю: дело следствием считать законченным, подписку о невыезде аннулировать, дело сдать в архив» (Хлысталов, с. 145, факсимиле; выделено в источнике). 11 мая 1927 г. Коллегия ОГПУ утвердила это постановление (документы хранятся в ЦА ФСБ РФ, архивное дело № Р-14827).
Дело передано в Центральное бюро секции работников печати. — Публикация письма четырех поэтов была сопровождена заметкой С. Б. Ингулова «К инциденту с поэтами С. Есениным и др.»: «В ЦБ секции работников печати поступило заявление поэтов П. Орешина, С. Клычкова, С. Есенина и А. Ганина о рассмотрении инцидента, о коем сообщалось в статье т. Сосновского в „Рабочей газете“ и в заметке в „Рабочей Москве“. ЦБ постановило поручить рассмотрение дела товарищескому суду в составе К. Новицкого, П. Керженцева, В. Плетнева, А. Аросева и Ив. Касаткина.
Председателем назначен тов. К. Новицкий».
Упомянутое здесь заявление, поданное четырьмя поэтами в Центральное бюро секции работников печати, ныне неизвестно.
по крайней мере в этой теме я не нашла
Товарищеский суд состоялся 10 дек. 1923 г. Комиссия по разбору дела заседала в составе К. П. Новицкого, П. М. Керженцева, А. Я. Аросева, Н. К. Иванова-Грамена, В. И. Нарбута, В. Ф. Плетнева, И. М. Касаткина. Попытки Л. С. Сосновского придать бытовому инциденту политический характер были отвергнуты. «Дело четырех поэтов» стало достоянием писательской общественности, и разбор его писателями, а не представителями карательных органов, дал возможность объективно оценить все обстоятельства происшедшего.
Суд констатировал провокацию со стороны Родкина и Сосновского и не подтвердил главного обвинения в антисемитизме, что вызвало недовольство авторов «Рабочей газеты» и «Рабочей Москвы», ответственным редактором которых был единомышленник Л. С. Сосновского Б. М. Волин, о котором Есенин с большой долей едкой иронии отозвался в статье «Россияне» (см. наст. изд., т. 5, с. 241).
Проведение суда, причем еще до вынесения его решения, широко освещалось в печати.
«...Если у кого еще и были кой-какие сомнения в возмутительных поступках поэтов, то последние постарались доказать это своим вызывающим, если не сказать резче, поведением на самом суде.
Они отрицали все. Не только показания т. Роткина <так!>, свидетельство милиционера, но даже содержание своего разговора с Демьяном Бедным. Их оклеветали, им навязывают антисемитизм, их травят.
В то же время Есенин не видит ничего особенного в слове „жид“; Орешин считает разговор о роли евреев в литературе самой безобидной беседой.
Не лучшее впечатление производят и свидетели защиты. Особенно жалок Львов-Рогачевский, пытающийся дать литературную характеристику Есенина, Орешина и других как революционных поэтов. Тов. Сосновский ядовито замечает ему, что с таким же успехом Львов-Рогачевский провозглашал революционным поэтом и М. Волошина, ярого контрреволюционера <...>
Резко обрушивается на поэтов Демьян Бедный, который возмущенно заявляет, что если у него еще оставалось хорошее чувство к некоторым из обвиняемых поэтов, то их отвратительное поведение на суде окончательно заставляет его смотреть на них с презрением.
— Если вы антисемиты, — обращается он к четырем поэтам, — имейте мужество заявить об этом открыто.
Сущность дела формулирует тов. Сосновский.
— Этот мелкий, как будто, случай, — заявляет он, — на самом деле показывает, что мы имеем дело с весьма опасной для общества болезнью. <...> Эта гниль тем более опасна, что носители ее являются сотрудниками наших журналов и газет, что по ним некоторые будут судить о всей нашей литературе. Есенин, например, который слывет революционным поэтом, устраивал скандалы также и за границей. Известны антисемитские выходки Есенина и в Америке. Мы не можем терпеть, чтобы по Есенину судили о литературе советской России. <...>
Уже сейчас можно сказать, что, каков бы ни был приговор суда, кое-что должно измениться в отношении наших органов к тем из своих сотрудников, которые недостаточно связаны с революцией и которые умеют зачастую скрывать свои истинные настроения под удобной маской „приятия“ революции» (газ. «Рабочая Москва», 1923, 12 дек., № 279).
«Вчера в Доме Печати, при переполненном зале, слушалось дело поэтов: Есенина, Клычкова, Орешина и Ганина. обвинявшихся в антиобщественном хулиганском и черносотенном поведении во время пьянства в одной из московских пивных. <...>
Суд устанавливает два вопроса, которые ему предстоит исчерпывающе освоить в ходе разбирательства:
1) Подтверждается ли факт черносотенно-антисемитских выходок четырех поэтов: Есенина, Ганина, Орешина и Клычкова?
2) Правильно ли изложены Л. Сосновским обстоятельства дела в статье „Испорченный праздник“?
<...> После выступления свидетелей защиты, опровергавших обвинение поэтов в антисемитизме, выступают приехавшие из Америки товарищи, рассказывающие, что во время своего пребывания там, Есенин учинял дебоши, подобные разбираемому. Все скандалы носили патологически-алкогольный характер.
Поэт А. Мариенгоф, близко знающий Есенина, подчеркивает, что последний в этом году совершенно спился, близок к белой горячке и не может быть рассматриваем и судим, как нормальный человек. Его просто нужно лечить...» («Рабочая газета», М., 1923, 12 дек., № 281; выделено в источнике).
«Перед допросом ряда свидетелей слово было предоставлено обвинению и подсудимым для изложения фактического хода событий. Все четверо обвиняемых категорически отрицали наличие элемента антисемитизма в их поведении и приписываемые им разговоры о „жидовском засилии“. Сергей Есенин, подтверждая, что он крикнул свидетелю Ро<д>кину: „жид“, указывал, что этот выкрик был только ругательством, лишенным абсолютно политического содержания.
<...> Львов-Рогачевский отмечал, что в произведениях обвиняемых можно отметить не только отсутствие антисемитизма, но даже любовь к еврейскому народу. Писатель А. Эфрос указывал, что с поэтами Орешиным и Клычковым он встречается ежедневно в течение нескольких лет и не заметил с их стороны никаких антисемитских выпадов, хотя, как еврей, он был бы к ним особенно чуток. Такое же показание сделал писатель Андрей Соболь. Тов. Сахаров, в течение пяти лет живший вместе с Есениным, отмечает случаи пьянства и дебоширства с его стороны, но отвергает возможность проявления им антисемитизма. Поэт Герасимов в своей характеристике поэтов Орешина и Клычкова отметил, что с первых дней революции они работали в Пролеткульте, работали честно, причем ему в течение нескольких лет приходилось общаться с ними и опять-таки он не наблюдал у них никаких антисемитских уклонов.
<...> С защитительной речью выступил т. В. П. Полонский, призывавший судить поэтов за хулиганство, за пьянство, за дебоширство, но отнюдь не за антисемитизм, которого он в их деяниях не усматривает.
В своем заключительном слове Есенин подтверждает, что он хулиганил, дебоширил и в Москве, и в Нью-Йорке, и в Париже, и в Берлине, но, по его мнению, он „скандалил хорошо“. Он говорит, что через эти скандалы и пьянство он идет к „обретению в себе человека“, но в то же время он категорически отвергает какое-либо обвинение в антисемитизме» (газ. «Известия ЦИК СССР и ВЦИК Советов», М., 1923, 12 дек., № 284).
«13 декабря в Доме Печати был оглашен приговор товарищеского суда по делу поэтов Есенина, Клычкова, Орешина и Ганина. Товарищеский суд признал, что поведение поэтов в пивной носило характер антиобщественного дебоша, давшего повод сидевшему рядом с ними гр. Ро<д>кину истолковать этот скандал как антисемитский поступок, и что на улице и в милиции эти поэты, будучи в состоянии опьянения, позволили себе выходки антисемитского характера. Ввиду этого товарищеский суд постановил объявить поэтам Есенину, Клычкову, Орешину и Ганину общественное порицание.
Обсудив вопрос о статье тов. Сосновского в № 264 „Рабочей газеты“, суд признал, что тов. Сосновский изложил инцидент с четырьмя поэтами на основании недостаточных данных и не имел права использовать этот случай для нападок на некоторые из существующих литературных группировок. Суд считает, что инцидент с четырьмя поэтами ликвидируется настоящим постановлением товарищеского суда и не должен служить в дальнейшем поводом или аргументом для сведе́ния литературных счетов, и что поэты Есенин, Клычков, Орешин и Ганин, ставшие в советские ряды в тяжелый период революции, должны иметь полную возможность по-прежнему продолжать свою литературную работу.
Приговор принят товарищеским судом единогласно» (газ. «Известия ЦИК СССР и ВЦИК Советов», М., 1923, 15 дек., № 287). Этот же вердикт был опубликован в «Правде» от 16 дек. 1923 г.
18 дек. 1923 г. «Рабочая Москва» опубликовала заметку Б. Волина, не согласного с решением суда, под заголовком «Прав ли суд?» с призывом «к рабкорам и пролетарским поэтам» «высказаться по данному вопросу». 19, 20 и 22 дек. газета печатала «отклики», заголовки которых говорят сами за себя: «Один выход — тачка», «Им нет места в нашей семье!», «Сосновский прав — суд не прав», «Суд не прав!», «Поэтов на суд рабкоров!», «Под народный суд!», «Есенина выделить!», «В семье не без урода», «Мы требуем пересмотра» и др.
Обращает на себя внимание и заметка Мих. Кольцова в «Правде» от 30 дек. 1923 г. под заголовком «Не надо богемы»: «Славянофилов из „Базара“, с икрой, с севрюгами, разговорами о национальной душе и еврейском засилье тоже на старом месте не найти! Но если вы очень хотите — они отыщутся...
Недавно закончился с большим шумом и помпой шедший товарищеский суд по „делу четырех поэтов“ о хулиганских и антисемитских выходках в пивной.
На суде было очень тяжело. Совсем девятьсот восьмой год. Четверо подсудимых, из них один — крупнейший и талантливейший художник, слава нашей страны, засосанный богемой по уши, — кокетливо объясняющие, что поэт, как птица, поет и потому за слово „жид“ не ответственен; свидетели из милиции, обязательные еврейские интеллигенты, из самых лучших чувств берущие под свою защиту антисемитов; толки о роли еврейства в русской литературе, тени Петра Струве и Трубецкого, в зале витающие; дамы-поклонницы и семеро журналистов-большевиков, вынужденных в давно остывшей и ныне подогретой реакционно-неврастенической каше разбираться...
Конечно, педагогические способы борьбы в духе идейного поощрения трезвости тут мало помогут.
Надо сделать другое. Надо наглухо забить гвоздями дверь из пивной в литературу. Что может дать пивная в наши дни и в прошлые времена — уже всем ясно. В мюнхенской пивной провозглашено фашистское правительство Кара и Людендорфа; в московской пивной основано национальное литературное объединение „Россияне“. Давайте будем грубы и нечутки, заявим, что все это одно и то же...» (см. также т. 5 наст. изд., коммент. к статье Есенина «Россияне»).
Продолжения «дело четырех поэтов» не получило. 9 мая 1927 г., уже после гибели Есенина и А. А. Ганина, расстрелянного 30 марта 1925 г. по «делу русских фашистов», уполномоченный 5-го отделения следственного отдела ОГПУ С. Г. Гендин, рассмотрев материалы «Дела № 2037», вынес заключение: «...принимая во внимание, что двоих из обвиняемых: Есенина и Ганина, в живых нет, а в отношении Клыч<ко>ва и Орешина дело может быть прекращено за давностью, полагаю: дело следствием считать законченным, подписку о невыезде аннулировать, дело сдать в архив» (Хлысталов, с. 145, факсимиле; выделено в источнике). 11 мая 1927 г. Коллегия ОГПУ утвердила это постановление (документы хранятся в ЦА ФСБ РФ, архивное дело № Р-14827).
Дело передано в Центральное бюро секции работников печати. — Публикация письма четырех поэтов была сопровождена заметкой С. Б. Ингулова «К инциденту с поэтами С. Есениным и др.»: «В ЦБ секции работников печати поступило заявление поэтов П. Орешина, С. Клычкова, С. Есенина и А. Ганина о рассмотрении инцидента, о коем сообщалось в статье т. Сосновского в „Рабочей газете“ и в заметке в „Рабочей Москве“. ЦБ постановило поручить рассмотрение дела товарищескому суду в составе К. Новицкого, П. Керженцева, В. Плетнева, А. Аросева и Ив. Касаткина.
Председателем назначен тов. К. Новицкий».
Упомянутое здесь заявление, поданное четырьмя поэтами в Центральное бюро секции работников печати, ныне неизвестно.
-
Света - Супер-Профи
- Сообщений: 3307
- Зарегистрирован: 02:46:36, Воскресенье 14 Январь 2007
Margo » 17:40:01, Пятница 16 Ноябрь 2007
Данита писал(а):Надя писал(а):Боже мой, а что Le-na правда следователь?Le-na писал(а):Работы много, а вы часом не задеваете мое профессиональное самолюбие? Не хочу так скандалить....
угу, вот и я о том же ...
Le-na не может быть следователем в силу своего юного возраста
Интересно, зачем она повесила нам на уши лапшу? 
Без поэзии чувств и любовный роман - проза ©
-
Margo - Супер-Профи
- Сообщений: 4881
- Зарегистрирован: 14:56:38, Пятница 25 Ноябрь 2005
- Откуда: Рига
Re: Уголовные дела Сергея Есенина
Юлия М. » 22:39:09, Пятница 04 Январь 2008
Данита писал(а):НЕТ!!! НЕ совсем так все было! Это что - типа 13 дел прямо было заведено? К примеру точно знаю, что первое было еще до революции - когда Есенина "Набор" назвали, а Изряднову - "Доска".
Ребята, ну давайте ве по порядку обсудим???
В 9 часов 45 минут вечера вышел из дома с неизвестной барынькой; дойдя до Валовой улицы, постоял минут 5. Расстались. "Набор" вернулся домой, а неизвестная барынька села в трамвай, на Смоленском бульваре слезла. Кличка будет ей "Доска". Таким вот образом велась слежка за Сергеем Есениным "Набор" и Анной Изрядновой "Доска".
Но люблю тебя, родина кроткая!
А за что — разгадать не могу.
Весела твоя радость короткая
С громкой песней весной на лугу.
А за что — разгадать не могу.
Весела твоя радость короткая
С громкой песней весной на лугу.
-
Юлия М. - Супер-Профи
- Сообщений: 2421
- Зарегистрирован: 04:37:13, Воскресенье 02 Сентябрь 2007
- Откуда: Москва
Данита » 10:24:48, Воскресенье 03 Август 2008
Цитирую Кузнецова:
" В начале сентября 1925 года он ехал с Софьей Толстой в поезде Баку — Москва и наверняка вспоминал гостеприимный азербайджанский кров Чагина. Издатель Иван Евдокимов требовал его возвращения в столицу, в противном случае грозил расторгнуть договор на выпуск его собрания сочинений.
6 сентября произошла проклятая неприятная история. Оставив жену в купе, Есенин направился в вагон-ресторан, но чекист-охранник, ссылаясь на приказ начальства, преградил ему дорогу. Есенин вспылил. Услышав перебранку, дипкурьер Альфред Мартынович Рога (49 лет) принялся нудно воспитывать несдержанного пассажира. Он узнал его, и ему, очевидно, доставляло удовольствие прочитать знаменитому поэту нотацию, тем более, если не ошибаемся, он сам пописывал вирши и не прочь был «дать урок» буяну-попутчику. Кстати, стихотворца по фамилии Рога нахваливал Вл. Маяковский на одном из заседаний Комакадемии в 1926 году.
Разгорелся скандал. Рога привлек к «делу» ехавшего в том же вагоне врача Юрия Левита, тогда начальника отдела благоустройства Моссовета. Эскулап-коммунальщик, видимо, чувствовал себя уверенно и видел в Есенине если не слесаря-водопроводчика или истопника, то уж никак не европейски известного поэта. Левиту покровительствовал «сам» Лев Каменев, проча его кандидатуру в наркомы здравоохранения Закавказской республики. Левит, вряд ли знакомый с понятием «такт», отправился в есенинское купе на предмет обследования психического здоровья «скандалиста». Легко представить, как последний реагировал на бесцеремонную выходку удачливого совчина.
Некоторые подробности этой истории впервые раскрыл английский есениновед Гордон Маквей в нью-йоркском «Новом журнале» (1972, кн. 109). Исследователь напечатал «Дело С. А. Есенина по обвинению его по статье 176 Уголовного кодекса». Дадим некоторые отрывки из этой публикации и сопроводим их нашими замечаниями.
В своем заявлении в прокуратуру А. Рога жалуется, что «известный писатель» пытался ворваться в его купе, и далее: «...он весьма выразительными и неприличными в обществе словами обругал меня и грозил мордобитием. <...> По дороге освидетельствовать состояние Есенина согласился врач Левит, член Моссовета, но последнего Есенин не подпустил к себе и обругал...» — следует известное «крамольное» выражение.
Рога не ограничился собственным видением конфликта, а пошел дальше: напомнил прокуратуре «возмутительное» общественное поведение Есенина в прошлом, даже сослался на «Правду», освещавшую в 1923 году некие его проступки. Уголовная яма рылась основательно, с намеками и прямыми обвинениями в духе типичных подобных процессов 20-х годов.
Не менее суров был и Ю. Левит. «Всю дорогу с момента посадки, кажется в Тифлисе, — писал он, — гр[ажданин] Есенин пьянствовал и хулиганил в вагоне... упорно ломился в купе Рога и обещал «избить ему морду». И т.д. и т.п.
[u]Вот как эту историю излагает Есенин:
«6 сентября, по заявлению Рога, я на поезде из Баку (Серпухов — Москва) будто бы оскорбил его площадной бранью. В этот день я был пьян. Сей гражданин пустил по моему адресу ряд колкостей и сделал мне замечание на то, что я пьян. Я ему ответил теми же колкостями.
Гр[ажданина] Левита я не видел совершенно и считаю, что его показания относятся не ко мне.
Агент из ГПУ видел меня, просил меня не ходить в ресторан. Я дал слово и не ходил.
В Бога я не верю и никаких «Ради Бога» не произношу лет приблизительно с 14-[ти].
В купе я ни к кому не заходил, имея свое. Об остальном ничего не могу сказать.
Со мной ехала моя трезвая жена. С ней могли и говорить.
Гр[ажданин] Левит никаких попыток к [о]свидетельствованию моего состояния не проявлял. Это может и показать представитель Азербайджана, ехавший с промыслов на съезд профсоюзов. Фамилию его я выясню и сообщу дополнительно к 4 ноября нач[альнику ] 48-го отд[еления ] милиции.
29.Х.-25. Сергей Есенин».[u]
============
Я вот к чему вспомнила все это:
В кашинском доме на выставке, посвященной Толстой имеется оригинал повестки от 17 сентября 1925 года за №32, которая гласит следующее:
ДТООГПУ г. Москвы Московско-Курской железной дороги Есенин С. А. приглашается в качестве обвиняемого для дачи показаний по делу № 7665 к 12 ч. 20 сентября 1925 г. к тов. Бутко по адресу: ...
Уклонение по ст. 104 а У. К. ........"
Почему Есенин в своих показаниях от 29 сентября говорит о 48 отделении милиции???
Кстати, интересный момент: "Агент из ГПУ видел меня, просил меня не ходить в ресторан. Я дал слово и не ходил."
Есенин видел агента, следившего за ним же????
" В начале сентября 1925 года он ехал с Софьей Толстой в поезде Баку — Москва и наверняка вспоминал гостеприимный азербайджанский кров Чагина. Издатель Иван Евдокимов требовал его возвращения в столицу, в противном случае грозил расторгнуть договор на выпуск его собрания сочинений.
6 сентября произошла проклятая неприятная история. Оставив жену в купе, Есенин направился в вагон-ресторан, но чекист-охранник, ссылаясь на приказ начальства, преградил ему дорогу. Есенин вспылил. Услышав перебранку, дипкурьер Альфред Мартынович Рога (49 лет) принялся нудно воспитывать несдержанного пассажира. Он узнал его, и ему, очевидно, доставляло удовольствие прочитать знаменитому поэту нотацию, тем более, если не ошибаемся, он сам пописывал вирши и не прочь был «дать урок» буяну-попутчику. Кстати, стихотворца по фамилии Рога нахваливал Вл. Маяковский на одном из заседаний Комакадемии в 1926 году.
Разгорелся скандал. Рога привлек к «делу» ехавшего в том же вагоне врача Юрия Левита, тогда начальника отдела благоустройства Моссовета. Эскулап-коммунальщик, видимо, чувствовал себя уверенно и видел в Есенине если не слесаря-водопроводчика или истопника, то уж никак не европейски известного поэта. Левиту покровительствовал «сам» Лев Каменев, проча его кандидатуру в наркомы здравоохранения Закавказской республики. Левит, вряд ли знакомый с понятием «такт», отправился в есенинское купе на предмет обследования психического здоровья «скандалиста». Легко представить, как последний реагировал на бесцеремонную выходку удачливого совчина.
Некоторые подробности этой истории впервые раскрыл английский есениновед Гордон Маквей в нью-йоркском «Новом журнале» (1972, кн. 109). Исследователь напечатал «Дело С. А. Есенина по обвинению его по статье 176 Уголовного кодекса». Дадим некоторые отрывки из этой публикации и сопроводим их нашими замечаниями.
В своем заявлении в прокуратуру А. Рога жалуется, что «известный писатель» пытался ворваться в его купе, и далее: «...он весьма выразительными и неприличными в обществе словами обругал меня и грозил мордобитием. <...> По дороге освидетельствовать состояние Есенина согласился врач Левит, член Моссовета, но последнего Есенин не подпустил к себе и обругал...» — следует известное «крамольное» выражение.
Рога не ограничился собственным видением конфликта, а пошел дальше: напомнил прокуратуре «возмутительное» общественное поведение Есенина в прошлом, даже сослался на «Правду», освещавшую в 1923 году некие его проступки. Уголовная яма рылась основательно, с намеками и прямыми обвинениями в духе типичных подобных процессов 20-х годов.
Не менее суров был и Ю. Левит. «Всю дорогу с момента посадки, кажется в Тифлисе, — писал он, — гр[ажданин] Есенин пьянствовал и хулиганил в вагоне... упорно ломился в купе Рога и обещал «избить ему морду». И т.д. и т.п.
[u]Вот как эту историю излагает Есенин:
«6 сентября, по заявлению Рога, я на поезде из Баку (Серпухов — Москва) будто бы оскорбил его площадной бранью. В этот день я был пьян. Сей гражданин пустил по моему адресу ряд колкостей и сделал мне замечание на то, что я пьян. Я ему ответил теми же колкостями.
Гр[ажданина] Левита я не видел совершенно и считаю, что его показания относятся не ко мне.
Агент из ГПУ видел меня, просил меня не ходить в ресторан. Я дал слово и не ходил.
В Бога я не верю и никаких «Ради Бога» не произношу лет приблизительно с 14-[ти].
В купе я ни к кому не заходил, имея свое. Об остальном ничего не могу сказать.
Со мной ехала моя трезвая жена. С ней могли и говорить.
Гр[ажданин] Левит никаких попыток к [о]свидетельствованию моего состояния не проявлял. Это может и показать представитель Азербайджана, ехавший с промыслов на съезд профсоюзов. Фамилию его я выясню и сообщу дополнительно к 4 ноября нач[альнику ] 48-го отд[еления ] милиции.
29.Х.-25. Сергей Есенин».[u]
============
Я вот к чему вспомнила все это:
В кашинском доме на выставке, посвященной Толстой имеется оригинал повестки от 17 сентября 1925 года за №32, которая гласит следующее:
ДТООГПУ г. Москвы Московско-Курской железной дороги Есенин С. А. приглашается в качестве обвиняемого для дачи показаний по делу № 7665 к 12 ч. 20 сентября 1925 г. к тов. Бутко по адресу: ...
Уклонение по ст. 104 а У. К. ........"
Почему Есенин в своих показаниях от 29 сентября говорит о 48 отделении милиции???
Кстати, интересный момент: "Агент из ГПУ видел меня, просил меня не ходить в ресторан. Я дал слово и не ходил."
Есенин видел агента, следившего за ним же????
-
Данита - Супер-Профи
- Сообщений: 6400
- Зарегистрирован: 17:14:58, Четверг 02 Март 2006
Света » 03:02:21, Воскресенье 03 Май 2009
Вот, перепечатала сообщения о Деле четырех из газет
ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО
В виду появившихся статей в "Рабочей газете" и в "Рабочей Москве", мы просим напечатать следующее наше заявление: Всякие возражения и оправдания, впредь до разбора дела третейским судом, считаем бесполезным и преднамеренным. Дело передано в Центральное бюро секции работников печати.
Петр Орешин. Сергей Клычков. А. Ганин. С.Есенин.
От редакции. Не входя в оценку дела, которое должно быть разобрано соответствующими инстанциями, и не имея
возможности проверить фактическую сторону его, редакция помещает настоящее формальное заявление.
К ИНЦИДЕНТУ С ПОЭТАМИ С. ЕСЕНИНЫМ и др.
В Цб секции работников печати поступило заявление поэтов П.Орешина, С. Клычкова, С.Есенина и А.Ганина о рассмотрении инцидента, о коем сообщалось в статье т.Сосновского в: "Рабочей газете", и затем в "Рабочей Москве". ЦБ постановило поручить рассмотрение дела товарищескому суду в составе т.т. К.Новицкого, Н.Керженцева, Б.Плетнева, А.Аросева и Ив.Касаткина, председателем назначен тов. К.Новицкий.
Секретарь ЦБ Ингулов
"Правда" №272 от 30 ноября 1923 г.
Л.Сосновский
"ИСПОРЧЕННЫЙ ПРАЗДНИК"
20 ноября Всероссийский союз поэтов праздновал свое пятилетие. Получил приглашение на праздник и я. Мне отпраздновать по разным причинам не удалось. Так как я не поэт, а просто газетчик, то перенёс его лишение сравнительно легко.
А вот каково было четырем настоящим поэтам, вместо юбилейного праздника, попасть в милицейскую каталажку! Дело было так. Вечером, 20 ноября, около 10 часов звонит
по телефону к Демьяну Бедному. Говорит известный поэт Есенин. Думали, зовет на праздник. Оказывается, совсем напротив. Есенин звонит из 47 отделения советской милиции говорит подчеркнуто, развязно и фамильярно.
- Послушай... скажи тут, чтобы нас освободили...
- Кого вас?
- Меня,, Орешина, Клычкова и Ганина.
- Почему вы в милицию попали?
-Да, понимаешь, сидели в пивной... Ну, заговорили о жидах, понимаешь... Везде жиды... И в литературе жиды... Ну, тут привязался к нам какой-то жидок... Арестовали...
- М-да...Очень не-хо-ро-шо...- Понятно, нехорошо: один жид четырех русских в мили в милицию привел. Демьян Бедный попросил к телефону дежурного по милиции т. Ардарова, а затем того гражданина, что пригласил поэтов в милицию, и сказал им:— Я этим прохвостам не заступник. Поступайте по закону!Оказалось, что в какой-то пивной подготовляясь к юбилейному заседанию советских поэтов, Есенин, Орешин, Клычков и Ганин вели мирный разговор о жидовской власти, о засилии жидов, называя достаточно известные имена Сидевший за соседним столом гражданин <М. В. Родкин; см. о его роли в этом деле коммент. к № I-32 наст. раздела> возмутился и потребовал составления протокола. Одному милиционеру не удалось свести поэтический квартет в милицию. Потребовался второй милиционер...».
В милиции поэты вели себя так, как в незабвенные времена держались деятели из союза истинно-русских людей или палаты Михаила Архангела. По освидетельствованию, поэты оказались в состоянии лишь легкого опьянения.
Оно и понятно, ведь впереди предстояло юбилейное заседание всероссийского союза поэтов, где Есенин, Орешин и компания должны были играть первую скрипку.
Этим самым разрешаются и вопросы о вменяемости и о сознательном произнесении черносотенных речей. Разумеется знаменитых поэтов попросили провести юбилейную ночь в полицейском участке, а на утра дело пошло своим чередом.
Протрезвившийся Есенин продолжал разглагольствовать по Пуришкевичу.
О дальнейших последствиях этой истории читающая публика узнает в свое время.
Лично меня саморазоблачение наших поэтический «попутчиков» очень мало поразило. Я думаю, что если поскрести еще кое-кого из «попутчиков», то под советской шкурой обнаружится далеко не советское естество.
Очень интересно узнать, какие же литературные двери откроются перед этими советскими альфонсами после их выхода из милиции, и как велико долготерпение тех, кто с «попутчиками» этого сорта безуспешно возиться в стремлении их переделать.
Могу сказать наверняка, что через несколько дней мы прочтем в белогвардейских заграничных газетах сочувственные слова по адресу «уличенных жидами мальчиков».
Недаром Есенин в последней книжке «Красной Нови» писал в своем стихотворении /привожу на память/:
«Почему зовусь я шарлатоном,
Почему зовусь я скандалистом…»
Теперь всем ясно почему. И почему не только шарлатанами и скандалистами, но еще и крепче зовут Есениных и Кo.
Л. Сосновский.
«Рабочая газета»
Четверг, 22 ноября 1923 г.
№264, Москва.
К делу 4-х поэтов» .
В СЕМЬЕ НЕ БЕЗ УРОДА.
Все писания в газетах о 4-х поэтах вызвали большие суждения в широком кругу читателей. Суд не дал и одной четвертой наказания, которого заслужила эта четверка. В семье не без урода. Раз обнаружили уродов, так надо лечить. А от такого рецепта, который прописал суд, болезнь не излечится, а все больше будет внедряться.
Если б такой случай был среди нас, рабкоров, мы бы всеми мерами искоренили его.
Я предлагаю назначить пересуд. Новому составу суда надо исходить из материала и показаний свидетелей»
Б.ПЕТРОВ
КАК ПОНЯЛИ ПРИГОВОР СУДА
В одном из отделений битком набитого вагона пригородного поезда обсуждаются злобы дня.
- Да, вот еще на днях писателей судили...
- Это, что, в пивной дебоширили?
Публика насторожилась. Все внимание устремлено к рассказчику.
- Суд писателей оправдал, а вот доносчику, Сосновскому, который сообщил на них, суд вынес порицание.
- Не кляузничай... одобрил кто-то приговор. Вот как непосвященные поняли приговор суда!
М.ПАНОВ
Газета РАБОЧАЯ МОСКВА
20 декабря 1923 г. № 286 /558/
К делу4-х поэтов.
ПРАВ ЛИ СУД?
Пусть выскажется пролетарское литературное общественное ,мнение.
В "Правде" и в "Известиях" напечатан приговор по делу 4-х поэтов. По этому приговору поэтам Есенину, Орешину, Клычкову и Ганину за дебош и антисемитизм вынесено общественное порицание.
Можно бы по существу и в этой части приговора спорить: безусловно надо выделить Есенина, как застрельщика всей этой истории, нe первой уже для него в продолжении последних лет, и вынести постановление соответствующее хотя бы его поведению на самом суде.
Но в еще большее недоумение приводит нас решение суда по поводу статьи тов. Л.Сосновского, будто бы изложившего инцидент с 4-мя поэтами на основании недостаточных данных.
Наоборот. Данные, а именно милицейский протокол и разговор Демьяна Бедного с Есениным по телефону давали вполне достаточный материал для статьи. Именно юдофобские выпады Есенина в этом разговоре были самыми позорными моментами во всей этой истории. И т. Сосновский был вполне прав, подняв вопрос о литературных правах поэтической богемы на страницах печати.
Что же касается того, что Сосновский не имел права использовать этот случай для нападок на некоторые из существующих группировок, то, во-первых, он имел на это право, а, во-вторых, дело тут не в Сосновском, а в "случае", который всегда будет бить те литературные группировки, в которых
"случаются" антиобщественный дебош и выходки антисемитского характера.
Нельзя валить с больной головы на здоровую и косвенно
винить коммуниста-литератора за возбуждение им дела, по
которому сам суд вынес общественное порицание. В этом суд неправ вдвойне.
МЫ ОБРАЩАЕМСЯ ПОЭТОМУ К РАБКОРАМ И ПРОЛЕТАРСКИМ ПОЭТАМ
С ПРЕДЛОЖЕНИЕМ ВЫСКАЗАТЬСЯ ПО ДАЕННОМУ ВОПРОСУ И СКАЗАТЬ:
1/ прав ли суд, вынесший всем одинаково только общественное порицание?
2/ Прав ли суд, амнистировавший поэтов и принявший их всех снова в советскую литературную семью?
3/ Прав ли суд, вынесший косвенное порицание т.Сосновскому за то, что он обрушился на хулиганов-поэтов?
4/ Как бы поступила рабочая организация с рабкором или пролетарским поэтом, позволившим себе пьяный антисемитский дебош?
Бор. ВОЛИН
Газета РАБОЧАЯ МОСКВА
№ 284 /556/, Вторник, 16 декабря 1923 г.
К делу 4-х поэтов,
СУД НЕ ПРАВ!
Редакция получила много, писем, постановлений, предложений рабочих по этому делу.
Не будучи в состоянии поместить весь материал, редакция приводит и впредь будет приводить из присланного материала только отдельные выдержки, заслуживающие, особого
внимания.
ПОЭТОВ НА СУД РАБКОРОВ!
Я- рабкор, только учусь писать. Может быть со временем по перу буду не хуже этих господ. Как бы со мной поступили рабкоры "Рабочей Москвы", если бы я сделал то же, как эти господа? Первое - лишили бы меня товарищеского слова "рабкор"; -второе - выкинули бы из своей среды и поставили надо мной, суд на нашем заводе. И я уверен, что рабочие писать бы мне позволили от имени рабочего класса и никакие мои заслуги перед революцией меня не спасли бы от
презрения моей среды. Я предлагаю следующее: немедленно на общем собрании рабкоров всех газет г.Москвы поставить
суд над четырьмя хулиганами за их поступок. Я, по получении за два дня до суда материала, берусь быть обвинителем этих четырех поэтов. Затем надо, не дожидаясь морального суда рабкоров, если заметка т. Сосновского верна, а я верю, что она верна и верно Демьяново слово, передать дело в нарсуд. "Рабочей Москве", как организатору рабкоров, надо поставить этот вопрос безотлагательно и в вашем рабкоровском клубе.
Н.Сазонов.
НАРОДНЫЙ СУД
Суд не прав. Вынес приговор - общественное порицание. Если компания Есенина орала матом, поднимала антисемитский дебош, если т. Демьян, Бедный отказался защищать прохвостов, если т. Сосновский "продал" в печати и, если, наконец, т. Волин после всего снова поднимает о них вопрос, спрашивается, на чем же основывался товарищеский суд?
За нарушение общественного порядка, за антисемитские выступления, которые контр-революционеры, отдают, под суд
народный.
Что же за броня у теплой компании? Почему они не на скамье подсудимых? Они дебоширили сознательно и должны понести суровую кару по существующему закону.
Я, как начинающий литератор, возмущен приговором товарищеского суда и требую дело Есениных пересмотреть.
Рабкор Уваровского трамвайного парка
И. АЛЕКСАНДРОВ.
ЕСЕНИНА ВЫДЕЛИТЬ!
18 декабря литературный кружок при Сокольнической районной литколлегии обсуждал вопрос "о пьяном деле четырех поэтов".
В очень подобранной обсуждении вопроса принимали участие представители рабочих литколлегий Сокольнического вагоно-ремонтного завода, "Красного Богатыря", механического завода, управления и службы Казанской ж.д., Преображенской больницы и др.
Представители с мест считают приговор суда неправильным.
В своем постановлении они между прочим пишут:
"Может быть поэты Орешин, Ганин и Клычков заслуживают прощения уже только потому, что рабочие ничего о них до сих пор плохого не слышали. Но Есенин, устраивая такие же дебоши за границей, тем самым позорил советских литераторов и снисхождения не заслуживает.
Вынесенный судом приговор роняет авторитет всей организации литераторов СССР. Просим пересмотреть это дело". К этому постановлению присоединились рабкоры.
Чтобы на суде были заслушены мнения не одних спецов-литераторов, вынесено такое пожелание - в новый состав суда включить представителей всех рабочих районных литколлегий. О тов. Сосновском в резолюции говорится так:
"Товарищу Сосновскому - пролетарское спасибо, за его
всегда смелое, правдивое, революционное слово без всяких обиняков. Таким должен быть советский журналист!"
Т.АН.
Газета Рабочая Москва
20 декабря 1923 г.
ДЕЛО ЧЕТЫРЕХ ПОЭТОВ.
"Случай в пивной" перед товарищеским судом работников
печати.
Вчера в 6 ч. в Доме Печати при переполненном зале слушалось дело поэтов: Есенина, Клычкова, Орешина и Ганина, обвинявшихся в антиобщественном, хулиганском и черносотенном поведении во время пьянства в одной из московских пивных.
Подробности инцидента уже были напечатаны в московских газетах.
Товарищеский суд представлен виднейшими работниками советской печати: т.т. К.Новицким /председатель/, П.Керженцевым, И. Касаткиным, В.Нарбутом, А.Аросевым, Ник.Ивановым и Плетневым.
В качестве обвинителя выступает тов. Л.Сосновский.
КАК БЫЛО ДЕЛО?
Суд устанавливает два вопроса, которые ему предстоит исчерпывающе осветить в ходе разбирательства:
1/ Подтверждается ли факт черносотенно-антисемитских выходок четырех поэтов: Есенина, Ганина, Орешина и Клычкова.
2/ Правильно ли изложены Л.Сосновским обстоятельства дела в статье "Испорченный праздник".
ОПРОС СВИДЕТЕЛЕЙ
Первым из них допрашивается контролер МСПО, гр. Р о т-кин, являющийся главным свидетелем и отчасти явившийся причиной создания всего скандального дела о хулиганском поведении поэтов.
Обвиняемые яростно отрицают все показания Роткина и пытаются оскорбить его на суде.
ПОКАЗАНИЯ ДЕМЬЯНА БЕДНОГО
Поэт Демьян Бедный искренне признается, что готов был вначале выручить поэтов, думая, что перед ним лишь обычное пьяное недоразумение, но, узнав о черносотенном хулиганском характере скандала, был глубоко возмущен и отказался от заступничества за дебоширов. Поэтому раньше казалось, что трое из скандалистов были руководимыми .
четвертым, но впечатление на суде дает, ему возможность считать, что все подсудимые стоят друг друга по моральному и политическому облику.
ЛАПИН
Дежурный из 47 отд. милиции т. ЛАПИН очень располагает суд и публику своими веселыми и красочными ответами, свидетельствующими о ясном и полном здравого смысла отношении к своему милицейскому делу.
На вопрос тов. Сосновского,- отличались ли культурные поэты от обыкновенных пьяных буянов, Лапин отвечает: на одну модель со всякой шантропой. Выпьют на две копейки, а скандалят на миллиард.
Свидетель снимал допрос с гр. Клычкова и поэт вступил с ним в длинные объяснения на тему о засилии жидов в литературе.
С ПОХМЕЛЬЯ
Опрашиваемый в качестве свидетеля редактор "Рабочей Газеты" т. Н.И.Смирнов рассказывает, что явившиеся, к нему с письмом в редакцию поэты, перепугали редакции "Рабочей Москвы" и "Рабочей Газеты", попав вместо первой во вторую.
СВИДЕТЕЛИ ЗАЩИТЫ
Первым из них выступает критик Львов-Рогачевеский, желающий обосновать путем историко-литературных справок революционность обвиняемых поэтов и их давнюю любовь к еврейскому народу.
Подобно этому свидетелю, члены правления союза писателей А. Эфрос и А. Соболь, опровергают обвинение поэтов в
антисемитизме и черносотенстве, не отрицая, однако, что обвиняемыми неоднократно поднимался в разговорах вопрос о роли еврейства в русской литературе. Хорошо рекомендует Есенина т. Сахаров.
"Красный Перец" был снисходителен.
Допрашиваемый, как свидетель, редактор "Рабочей Москвы" и "Красного Перца" тов. Бор. Волин, рассказывает, что
еще несколько недель, тому назад в редакцию "Красного Перца", был доставлен подлинный милицейский протокол, в котором рассказывалось о буйстве, хулиганстве и драке, учиненных Сергеем Есениным с кафе"Стойло Пегаса". Так как тов. Волин является руководителем журнала "На посту", литературное направление которого враждебно направлению обвиняемых поэтов, "Красный Перец" не счел удобным опубликовать позорящие Есенина материалы.
Теперь же, когда хулиганства повторяются и принимают недопустимый характер, т. Волин не счел далее возможным держать материал "Красного Перца" под спудом и опубликовал в последнем номере "Красного Перца".
ЧТО БЫЛО В АМЕРИКЕ
БОЛЬНОЙ АЛКОГОЛИК
На суде выступает приехавшие из Америки товарищи, рассказывающие, что во время своего пребывания там, Есенин учинял дебоши, подобные разбираемому. Все скандалы носили паталогически-алкогольный характер. Поэт А.Мариенгоф, близко знающий Есенина, подчеркивает, что последний в этом году совершенно спился, близок к белой горячке, и не может быть рассматриваем и судим, как нормальный человек. Его просто нужно лечить...
РЕЧИ СТОРОН
С краткой, но страстной обвинительной речью выступает тов. Л.С.Сосновский, характеризующий разбираемое дело, в сущности весьма незначительное, как мелкий, но характерный симптом отвратительной и опасной болезни разложения, охватившей столичную богемную интеллигенцию и грозящую заразить окружающие здоровые слои.
Выступающий в защиту поэтов Вяч.Полонский, принимает тезисы обвинения и лишь просит не судить поэтов за поступки, совершенные ими в невменяемом состоянии.
ПРИГОВОР - В ЧЕТВЕРГ
Заключительное слово производит на публику удручающее впечатление. "Речь" Есенина скорее всего подтверждает медицинские отзывы о нем. Клычков рассказывает о своем заступничестве за евреев в стане белых. Орешин обещает, что как бы он впредь не напился, у него "слово жид клещами не вырвешь". Ганин, наименее затрагиваемый в процессе, подчеркивает свою боевую деятельность на красном фронте.
Процесс затянулся до 3-х ч. ночи. В виду сложности всплывающего на суде материала, товарищеский суд откладывает свое суждение до четверга.
Газета "Вечерняя Москва".
№5 11 декабря 1923 года. стр. 1
"ИХ ЧЕТВЕРО"
ЧТО БЫЛО В ПИВНОЙ
Их четверо: Есенин, Орешин, Клычков и Ганин. Если не все четверо, то во всяком случае Есенин и Орешин являются крупными именами в современной русской литературе.
И все эти четверо были участниками истории, которая, по их словам, "выведенного яйца не стоит". Сидели в пивной, пили пиво; двое из них /по их же словам/ лезли с кулаками друг на друга, а между прочим, вели антисемитские разговоры. Последнее утверждают свидетели происшедшего.По словам же участников инцидента они "просто обозвали какого-то типа жидовской мордой".
Отправленные в милицию поэты через Есенина обратились по телефону к Демьяну Бедному с просьбой о содействии. Демьян Бедный решительно отказал в этом. А на другой день сообщение об этом случае было помещено в московских газетах, при чем в "Рабочей Газете" был напечатан на эту тему фельетон Л.Сосновского.
Таково начало "повести о четырех поэтах". А продолжение было 2 декабря, в 6 часов вечера, в помещении "Союза писателей на собрании представителей различных литературных организаций и московской печати. Собрание было созвано "для выяснения отношения товарищей к поступку названных поэтов". На этом собрании и давали свои объяснения четыре поэта.
Первым выступил Сергей Есенин. Миловидное, пухлое лицо, розовые губы. Как-то не верится, что этот юноша - талантливый автор некоторых, выражаясь мягко, "странных" произведений. Еще менее вяжутся с наружностью поэта его показания:
- Сидели в пивной, пили, разговаривали об издании журнала... ..Хотели идти к Троцкому и Каменеву просить денег...
А какой-то тип подслушивает. Я и говорю:"дай ему пивом в ухо". Он меня назвал русским хамом, а я сказал ему, что он жидовская морда". Таков приблизительно короткий и несвязный рассказ Есенина.
Следом за ним выступает Орешин. Добродушная, симпатичная внешность, и говорит искренно, просто, видимо, подавленный всем происшедшим.
- Действительно, пили: между собой чуть не передрались, антисемитских разговоров не вели, а жидовской мордой какого-то типа, действительно, обозвали..
И почти с отчаяньем в голосе добавляет:
- Как все это произошло, не знаю, а теперь нас бойкотируют, отовсюду нам возвращают наши произведения, денег нам не платят, и жить нам нечем!
В таком же роде дают объяснения Клычков и Ганин. И все заявляют, что их оклеветали, что "инцидент пустяшный, раздутый".
Ни милицейского протокола, ни показаний свидетелей собранию выслушать не удалось, началось "собеседование", в котором приняли оживленное участие и сами участники инцидента. Это собеседование носило странный характер. Поэты усиленно подчеркивали свою преданность Советской власти. На этом же останавливались и их защитники. Получалось впечатление, что Советская власть раздает какие-то индульгенции: раз доказал свою преданность Советской власти, так вперед на много лет тебе отпускаются всякие безобразия. По этому поводу автор этих строк указал собранию на то, что есть вещи одинаково хорошие или одинаково безобразные при всяких режимах и при всяких строях: ходить "без невыразимых" по улицам одинаково не допускается как в Советской стране, так и в буржуазных государствах. В 1910 году никакой Советской власти не было, между тем, когда артист Глаголин, также в пьяном виде, позволил себе какую-то антисемитскую выходку, то вся печать встретила это резким осуждением.
В сущности на собрании была выслушана только одна сторона, а тем не менее некоторые из участников совещания поспешили внести предложения о полкой реабилитации четырех поэтов.
Рюрик Ивнев, также предварительно расписавшись в своей полной преданности Советской власти, предложил:
- Признать объяснения поэтов удовлетворительными и выразить порицание Демьяну Бедному и Л.Сосновскому.
Всеобщее изумление и ряд негодующих возгласов. Такое же предложение сделала какая-то дама. Перерыв. Ухожу, не дожидаясь вынесения какого-нибудь решения, так как, каково оно бы ни было<…>
ЧТО БЫЛО В ОТДЕЛЕНИИ МИЛИЦИИ
Наш сотрудник беседовал с участковым надзирателем 47 отделения милиции т. Ардаровым и практикантом этого жe отделения т. Лапиным, членом РКП /№ 229895 партбилет/, которые составляли протокол, когда в это отделение были приведены из пивной поэты Есенин, Клычков, Орешин и Ганин. - Я, - говорит т. Ардаров,-был в это время дежурным по отделению. В 11 часу с постовым милиционером пришли
гр. Редкий и вышеназванные поэты для составления протокола.
Вечером эти четыре поэта сидели в пивной на Мясницкой, д.28 и, как утверждает сидевший недалеко от них гр.Редкин, вели разговор о евреях, о их засилии не только в литературе, но и вообще в жизни.
- Их дела,- черная биржа, а они- лезут, прохвосты, в литературу и т.д.
Тогда Редкий позвал милиционера, и эти четыре поэта были отправлены в отделение. Т.Ардаров подтверждает, что
Есенин в беседе с т. Демьяном Бедным по телефону сказал следующую фразу:
- Что же хорошего, когда один жид привел в отделение милиции четверых русских?
После чего т. Демьян Бедный попросил к телефону дежурного надзирателя т. Ардарова и сказал ему:
- Я никакой защиты таким прохвостам дать не могу, поступайте по закону.
Затем трубка т.Ардаровым была передана гр.Редкину, который говорил с т. Демьяном Бедным. Последний просил т. Ардарова зайти к нему для беседы, к к сожалению, тот этого исполнить не мог, так как был все время занят по службе.
После этого разговора т. Ардаров приступил к записи заявления гр. Редкина, но присутствующие поэты вступили в пререкательство и мешали работе. Их попросили зайти в соседнюю резервную комнату. Они упрямились, а затем начали говорить: "Ну, пойдем, пойдем, - здесь жидовское царство ".
Через некоторое время задержанные были отправлены в
Мясницкий приемный покой, чтобы установить, в каком состоянии опьянения они находились. Поэты настаивали, чтобы туда же был отправлен гр. Редкин, так как он тоже пьян и его словам доверять нельзя.
Возвратились они из приемного покоя во втором часу ночи; врач признал, что они находились в состоянии легкого опьянения. Начался допрос и удостоверения личности, так как документов ни у кого не было.
Как Есенин, так и другие поэты заявляли, что они говорили о литературе, и что гр. Редкин извратил все их разговоры.
По составлении протокола они были задержаны до утра в отделении, а затем препровождены в МГО.
Газета ИЗВЕСТИЯ
Административного отдела
МСР. К. и К.Д.
Среда, 5 декабря 1923 г.
Москва
ДЕЛО НЕ ТОЛЬКО ЧЕТЫРЕХ ПОЭТОВ
В кавычках это дело четырех поэтов, «пивное», как выражались на суде – с виду маленькое дело. Были пьяные споры, оскорбления личности, дебош в милиции. Даже дежурный 47 района, тов. Липкин удостоверяет: самый обыкновенный случай; милиция видит такие компании десятками, и даже психология одинаковая: напьются на две копейки, а скандалят на миллиард. Правда, была еще одна «мелочь»: антисемитизм, правда, тов. Лапину, как и многим другим, пришлось услышать черносотенного порядка речи о еврейском засилии.
Четверо пьяных граждан выспались бы в милиции и, представ перед народным судом, понесли бы заслуженную кару за разжигание национальной розни. Четверо пьяных граждан на практике узнали бы, что советская Россия, - не царская русь.
КТО БЫЛИ ЭТО ГРАЖДАНЕ
Но эти четверо граждан оказались поэтами Есениным, Орешиным, Клычковым и Ганиным; сотрудниками коммунистической и советской печати: авторами книг, издаваемых Госиздатом и другими нашими издательствами; видными представителями современной литературы СССР. Двое граждан претендуют на звание революционных поэтов; третий был до этого «дела» секретарем нашего крупного ежемесячника. Всем им приходится сталкиваться со многими нашими редакциями и литературными организациями. При таких обстоятельствах дело четырех поэтов становится не только их, а всей советской общественности, всей современной литературы. Из тесных стен милиции оно переходит в Дом Печати на общественный суд, выбранный центральным бюро секции работников печати.
Суду удалось установить полностью как картину происшествия в пивной и в милиции, так и общественный облик самих поэтов.
О ЧЕМ ГОВОРИЛИ ПОЭТЫ В ПИВНОЙ
Говорили о разном - о том, что один поэт не пустит к себе на порог другого; о диктатуре /поэтической, понятно/ одноного из этой компании в затеваемом им журнале; о плохих и хороших стихах. И о многом другом. Среди другого, между прочим, и о журнале "Россиянин", который для этих поэтов предполагает выпустить Госиздат, и о том, что этот журнал будет самым настоящим русским, "россиянсеким", где еврейским духом и пахнуть не будет.
О замечательных взглядах теплой компании поэтов на евреев, литературу и направление журнала, имевшего выйти на советские деньги, вероятно, никто бы не узнал, если бы рядом случайно не сидел, гражданин Роткин, которому показались черезчур наглыми разглагольствования соседей, которых он совершенно не знал.
С помощью двух /одного оказалось недостаточно/ милиционеров гр. Роткин приводит поэтов в милицию. Поэты не только не успокаиваются, а еще пуще, по выражению дежурного Лапина, "варят смолу" антисемитских выходок. Сказывается, что и в милиции, которой Есенин хорошо
знаком по другим скандалам, тоже еврейское засилие. Происходит классический, уже известный из газет, разговор между Есениным и Демьяном Бедным.
НЕ НА ТОГО НАПАЛИ
Поэты пробовали обращаться за покровительством и к другим партийным товарищам, но очевидно дело не вышло. Плохим защитником оказался и Демьян. Когда он узнал в чем дело, он ответил просто и ясно подошедшему начальнику района:- Я таким прохвостам не защитник. Поступайте с ними по закону.
КАК ДЕРЖАЛИСЬ ПОЭТЫ НА СУДЕ
Но если у кого еще и были кой-какие сомнения в возмутительных поступках поэтов, то последние постарались доказать это своим вызывающим, если не сказать резче поведением на самом, суде.
Они отрицали все. Не только показания гр. Роткина., свидетельство милиционера, но даже содержание своего разговора с Демьяном Бедным. Их оклеветали, им навязывают антисемитизм, их травят.
В то же время Есенин не видит ничего особенного в слове "жид", Орешин считает разговор о роли евреев в литературе самой безобидной беседой.
Не лучшее впечатление производят и свидетели защиты. Особенно жалок Львов-Рогачевский, пытающийся дать литературную характеристику Есенину, Орешина и других, как революционных поэтов. Тов. Сосновский ядовито замечает ему, что с таким же успехом Львов-Рогачевский провозглашал революционным поэтом и М.Волошина, ярого контрреволюционера.
Кто-то пытается свести все это дело к беспробудному пьянству Есенина.
ПОКАЗАНИЯ ДЕМЬЯНА БЕДНОГО
Резко обрушивается на поэтов Демьян Бедный, который возмущенно заявляет, что если у него еще оставалось хорошее чувство к некоторым из обвиняемых поэтов, то их отвратительное поведение на суде окончательно заставляет его смотреть на них с презрением.
- Если вы антисемиты,- обращается он к четырем поэтам, имейте мужество заявить об этом открыто.
СУЩНОСТЬ ДЕЛА
Формулирует тов. Сосновский. Этот мелкий как будто случай - заявляет он - на самом деле показывает, что мы имеем дело с весьма опасной для общества болезнью. Как опытный врач по одному злокачественному прыщику определяет опасную болезнь, которая требует удаления больного, во избежание заражения других, так и мы по одному случаю в пивной, должны установить наличность гнилых, недостойных советского гражданина явлений в нашей литературе. Эта гниль тем более опасна, что носители ее являются сотрудниками наших журналов и газет, что по ним некоторые будут судить о всей нашей литературе. Есенин, например, который слывет революционным поэтом, устраивал скандалы также и за границей. Известны антисемитские выходки Есенина и в Америке. Мы не можем терпеть, чтобы
Есенину судили о литературе советской России.
Остальные поэты, вместо того, чтобы отмежеваться от Есенина и искренно раскаяться на суде, наоборот солидаризировались и держали себя вызывающе.
С этими явлениями, особенно с антисемитизмом, от которого некоторая часть литературы не может отделаться от царских времен, нужно бороться самым беспощадным образом.
СУД ВЫНЕС СВОЕ РЕШЕНИЕ
Но уже сейчас можно сказать, что, каков бы ни был приговор суда, кое-что должно измениться в отношении наших органов к тем из своих сотрудников, которые недостаточно связаны с революцией и которые зачастую умеют скрывать свои истинные настроения под удобной маской "приятия" революции. Нужно быть, по крайней мере, осмотрительнее хотя бы в выборе своих ближайших сотрудников. Не менее показательно, что под развращающее влияние литературной богемы подпадают и некоторые из наших партийных товарищей, которые выступали на суде защитниками ЕСЕНИНА и в пример его юдофильских настроений приводили такой сногсшибательный довод:
- Помилуйте, какой же Есенин антисемит, когда у него было чуть ли не восемь любовниц евреек.
"Дело четырех поэтов" вскрыло эту язву, которую нужно раз навсегда вылечить или отсечь.
СЛУШАТЕЛЬ
Газета РАБОЧАЯ МОСКВА
Орган Моск.Комитета РКП, Моск.Совета
РК. и Кр. и Моск. Совета профсоюзов
№279/551/, среда, 12 декабря 1923 года.
ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО
В виду появившихся статей в "Рабочей газете" и в "Рабочей Москве", мы просим напечатать следующее наше заявление: Всякие возражения и оправдания, впредь до разбора дела третейским судом, считаем бесполезным и преднамеренным. Дело передано в Центральное бюро секции работников печати.
Петр Орешин. Сергей Клычков. А. Ганин. С.Есенин.
От редакции. Не входя в оценку дела, которое должно быть разобрано соответствующими инстанциями, и не имея
возможности проверить фактическую сторону его, редакция помещает настоящее формальное заявление.
К ИНЦИДЕНТУ С ПОЭТАМИ С. ЕСЕНИНЫМ и др.
В Цб секции работников печати поступило заявление поэтов П.Орешина, С. Клычкова, С.Есенина и А.Ганина о рассмотрении инцидента, о коем сообщалось в статье т.Сосновского в: "Рабочей газете", и затем в "Рабочей Москве". ЦБ постановило поручить рассмотрение дела товарищескому суду в составе т.т. К.Новицкого, Н.Керженцева, Б.Плетнева, А.Аросева и Ив.Касаткина, председателем назначен тов. К.Новицкий.
Секретарь ЦБ Ингулов
"Правда" №272 от 30 ноября 1923 г.
Л.Сосновский
"ИСПОРЧЕННЫЙ ПРАЗДНИК"
20 ноября Всероссийский союз поэтов праздновал свое пятилетие. Получил приглашение на праздник и я. Мне отпраздновать по разным причинам не удалось. Так как я не поэт, а просто газетчик, то перенёс его лишение сравнительно легко.
А вот каково было четырем настоящим поэтам, вместо юбилейного праздника, попасть в милицейскую каталажку! Дело было так. Вечером, 20 ноября, около 10 часов звонит
по телефону к Демьяну Бедному. Говорит известный поэт Есенин. Думали, зовет на праздник. Оказывается, совсем напротив. Есенин звонит из 47 отделения советской милиции говорит подчеркнуто, развязно и фамильярно.
- Послушай... скажи тут, чтобы нас освободили...
- Кого вас?
- Меня,, Орешина, Клычкова и Ганина.
- Почему вы в милицию попали?
-Да, понимаешь, сидели в пивной... Ну, заговорили о жидах, понимаешь... Везде жиды... И в литературе жиды... Ну, тут привязался к нам какой-то жидок... Арестовали...
- М-да...Очень не-хо-ро-шо...- Понятно, нехорошо: один жид четырех русских в мили в милицию привел. Демьян Бедный попросил к телефону дежурного по милиции т. Ардарова, а затем того гражданина, что пригласил поэтов в милицию, и сказал им:— Я этим прохвостам не заступник. Поступайте по закону!Оказалось, что в какой-то пивной подготовляясь к юбилейному заседанию советских поэтов, Есенин, Орешин, Клычков и Ганин вели мирный разговор о жидовской власти, о засилии жидов, называя достаточно известные имена Сидевший за соседним столом гражданин <М. В. Родкин; см. о его роли в этом деле коммент. к № I-32 наст. раздела> возмутился и потребовал составления протокола. Одному милиционеру не удалось свести поэтический квартет в милицию. Потребовался второй милиционер...».
В милиции поэты вели себя так, как в незабвенные времена держались деятели из союза истинно-русских людей или палаты Михаила Архангела. По освидетельствованию, поэты оказались в состоянии лишь легкого опьянения.
Оно и понятно, ведь впереди предстояло юбилейное заседание всероссийского союза поэтов, где Есенин, Орешин и компания должны были играть первую скрипку.
Этим самым разрешаются и вопросы о вменяемости и о сознательном произнесении черносотенных речей. Разумеется знаменитых поэтов попросили провести юбилейную ночь в полицейском участке, а на утра дело пошло своим чередом.
Протрезвившийся Есенин продолжал разглагольствовать по Пуришкевичу.
О дальнейших последствиях этой истории читающая публика узнает в свое время.
Лично меня саморазоблачение наших поэтический «попутчиков» очень мало поразило. Я думаю, что если поскрести еще кое-кого из «попутчиков», то под советской шкурой обнаружится далеко не советское естество.
Очень интересно узнать, какие же литературные двери откроются перед этими советскими альфонсами после их выхода из милиции, и как велико долготерпение тех, кто с «попутчиками» этого сорта безуспешно возиться в стремлении их переделать.
Могу сказать наверняка, что через несколько дней мы прочтем в белогвардейских заграничных газетах сочувственные слова по адресу «уличенных жидами мальчиков».
Недаром Есенин в последней книжке «Красной Нови» писал в своем стихотворении /привожу на память/:
«Почему зовусь я шарлатоном,
Почему зовусь я скандалистом…»
Теперь всем ясно почему. И почему не только шарлатанами и скандалистами, но еще и крепче зовут Есениных и Кo.
Л. Сосновский.
«Рабочая газета»
Четверг, 22 ноября 1923 г.
№264, Москва.
К делу 4-х поэтов» .
В СЕМЬЕ НЕ БЕЗ УРОДА.
Все писания в газетах о 4-х поэтах вызвали большие суждения в широком кругу читателей. Суд не дал и одной четвертой наказания, которого заслужила эта четверка. В семье не без урода. Раз обнаружили уродов, так надо лечить. А от такого рецепта, который прописал суд, болезнь не излечится, а все больше будет внедряться.
Если б такой случай был среди нас, рабкоров, мы бы всеми мерами искоренили его.
Я предлагаю назначить пересуд. Новому составу суда надо исходить из материала и показаний свидетелей»
Б.ПЕТРОВ
КАК ПОНЯЛИ ПРИГОВОР СУДА
В одном из отделений битком набитого вагона пригородного поезда обсуждаются злобы дня.
- Да, вот еще на днях писателей судили...
- Это, что, в пивной дебоширили?
Публика насторожилась. Все внимание устремлено к рассказчику.
- Суд писателей оправдал, а вот доносчику, Сосновскому, который сообщил на них, суд вынес порицание.
- Не кляузничай... одобрил кто-то приговор. Вот как непосвященные поняли приговор суда!
М.ПАНОВ
Газета РАБОЧАЯ МОСКВА
20 декабря 1923 г. № 286 /558/
К делу4-х поэтов.
ПРАВ ЛИ СУД?
Пусть выскажется пролетарское литературное общественное ,мнение.
В "Правде" и в "Известиях" напечатан приговор по делу 4-х поэтов. По этому приговору поэтам Есенину, Орешину, Клычкову и Ганину за дебош и антисемитизм вынесено общественное порицание.
Можно бы по существу и в этой части приговора спорить: безусловно надо выделить Есенина, как застрельщика всей этой истории, нe первой уже для него в продолжении последних лет, и вынести постановление соответствующее хотя бы его поведению на самом суде.
Но в еще большее недоумение приводит нас решение суда по поводу статьи тов. Л.Сосновского, будто бы изложившего инцидент с 4-мя поэтами на основании недостаточных данных.
Наоборот. Данные, а именно милицейский протокол и разговор Демьяна Бедного с Есениным по телефону давали вполне достаточный материал для статьи. Именно юдофобские выпады Есенина в этом разговоре были самыми позорными моментами во всей этой истории. И т. Сосновский был вполне прав, подняв вопрос о литературных правах поэтической богемы на страницах печати.
Что же касается того, что Сосновский не имел права использовать этот случай для нападок на некоторые из существующих группировок, то, во-первых, он имел на это право, а, во-вторых, дело тут не в Сосновском, а в "случае", который всегда будет бить те литературные группировки, в которых
"случаются" антиобщественный дебош и выходки антисемитского характера.
Нельзя валить с больной головы на здоровую и косвенно
винить коммуниста-литератора за возбуждение им дела, по
которому сам суд вынес общественное порицание. В этом суд неправ вдвойне.
МЫ ОБРАЩАЕМСЯ ПОЭТОМУ К РАБКОРАМ И ПРОЛЕТАРСКИМ ПОЭТАМ
С ПРЕДЛОЖЕНИЕМ ВЫСКАЗАТЬСЯ ПО ДАЕННОМУ ВОПРОСУ И СКАЗАТЬ:
1/ прав ли суд, вынесший всем одинаково только общественное порицание?
2/ Прав ли суд, амнистировавший поэтов и принявший их всех снова в советскую литературную семью?
3/ Прав ли суд, вынесший косвенное порицание т.Сосновскому за то, что он обрушился на хулиганов-поэтов?
4/ Как бы поступила рабочая организация с рабкором или пролетарским поэтом, позволившим себе пьяный антисемитский дебош?
Бор. ВОЛИН
Газета РАБОЧАЯ МОСКВА
№ 284 /556/, Вторник, 16 декабря 1923 г.
К делу 4-х поэтов,
СУД НЕ ПРАВ!
Редакция получила много, писем, постановлений, предложений рабочих по этому делу.
Не будучи в состоянии поместить весь материал, редакция приводит и впредь будет приводить из присланного материала только отдельные выдержки, заслуживающие, особого
внимания.
ПОЭТОВ НА СУД РАБКОРОВ!
Я- рабкор, только учусь писать. Может быть со временем по перу буду не хуже этих господ. Как бы со мной поступили рабкоры "Рабочей Москвы", если бы я сделал то же, как эти господа? Первое - лишили бы меня товарищеского слова "рабкор"; -второе - выкинули бы из своей среды и поставили надо мной, суд на нашем заводе. И я уверен, что рабочие писать бы мне позволили от имени рабочего класса и никакие мои заслуги перед революцией меня не спасли бы от
презрения моей среды. Я предлагаю следующее: немедленно на общем собрании рабкоров всех газет г.Москвы поставить
суд над четырьмя хулиганами за их поступок. Я, по получении за два дня до суда материала, берусь быть обвинителем этих четырех поэтов. Затем надо, не дожидаясь морального суда рабкоров, если заметка т. Сосновского верна, а я верю, что она верна и верно Демьяново слово, передать дело в нарсуд. "Рабочей Москве", как организатору рабкоров, надо поставить этот вопрос безотлагательно и в вашем рабкоровском клубе.
Н.Сазонов.
НАРОДНЫЙ СУД
Суд не прав. Вынес приговор - общественное порицание. Если компания Есенина орала матом, поднимала антисемитский дебош, если т. Демьян, Бедный отказался защищать прохвостов, если т. Сосновский "продал" в печати и, если, наконец, т. Волин после всего снова поднимает о них вопрос, спрашивается, на чем же основывался товарищеский суд?
За нарушение общественного порядка, за антисемитские выступления, которые контр-революционеры, отдают, под суд
народный.
Что же за броня у теплой компании? Почему они не на скамье подсудимых? Они дебоширили сознательно и должны понести суровую кару по существующему закону.
Я, как начинающий литератор, возмущен приговором товарищеского суда и требую дело Есениных пересмотреть.
Рабкор Уваровского трамвайного парка
И. АЛЕКСАНДРОВ.
ЕСЕНИНА ВЫДЕЛИТЬ!
18 декабря литературный кружок при Сокольнической районной литколлегии обсуждал вопрос "о пьяном деле четырех поэтов".
В очень подобранной обсуждении вопроса принимали участие представители рабочих литколлегий Сокольнического вагоно-ремонтного завода, "Красного Богатыря", механического завода, управления и службы Казанской ж.д., Преображенской больницы и др.
Представители с мест считают приговор суда неправильным.
В своем постановлении они между прочим пишут:
"Может быть поэты Орешин, Ганин и Клычков заслуживают прощения уже только потому, что рабочие ничего о них до сих пор плохого не слышали. Но Есенин, устраивая такие же дебоши за границей, тем самым позорил советских литераторов и снисхождения не заслуживает.
Вынесенный судом приговор роняет авторитет всей организации литераторов СССР. Просим пересмотреть это дело". К этому постановлению присоединились рабкоры.
Чтобы на суде были заслушены мнения не одних спецов-литераторов, вынесено такое пожелание - в новый состав суда включить представителей всех рабочих районных литколлегий. О тов. Сосновском в резолюции говорится так:
"Товарищу Сосновскому - пролетарское спасибо, за его
всегда смелое, правдивое, революционное слово без всяких обиняков. Таким должен быть советский журналист!"
Т.АН.
Газета Рабочая Москва
20 декабря 1923 г.
ДЕЛО ЧЕТЫРЕХ ПОЭТОВ.
"Случай в пивной" перед товарищеским судом работников
печати.
Вчера в 6 ч. в Доме Печати при переполненном зале слушалось дело поэтов: Есенина, Клычкова, Орешина и Ганина, обвинявшихся в антиобщественном, хулиганском и черносотенном поведении во время пьянства в одной из московских пивных.
Подробности инцидента уже были напечатаны в московских газетах.
Товарищеский суд представлен виднейшими работниками советской печати: т.т. К.Новицким /председатель/, П.Керженцевым, И. Касаткиным, В.Нарбутом, А.Аросевым, Ник.Ивановым и Плетневым.
В качестве обвинителя выступает тов. Л.Сосновский.
КАК БЫЛО ДЕЛО?
Суд устанавливает два вопроса, которые ему предстоит исчерпывающе осветить в ходе разбирательства:
1/ Подтверждается ли факт черносотенно-антисемитских выходок четырех поэтов: Есенина, Ганина, Орешина и Клычкова.
2/ Правильно ли изложены Л.Сосновским обстоятельства дела в статье "Испорченный праздник".
ОПРОС СВИДЕТЕЛЕЙ
Первым из них допрашивается контролер МСПО, гр. Р о т-кин, являющийся главным свидетелем и отчасти явившийся причиной создания всего скандального дела о хулиганском поведении поэтов.
Обвиняемые яростно отрицают все показания Роткина и пытаются оскорбить его на суде.
ПОКАЗАНИЯ ДЕМЬЯНА БЕДНОГО
Поэт Демьян Бедный искренне признается, что готов был вначале выручить поэтов, думая, что перед ним лишь обычное пьяное недоразумение, но, узнав о черносотенном хулиганском характере скандала, был глубоко возмущен и отказался от заступничества за дебоширов. Поэтому раньше казалось, что трое из скандалистов были руководимыми .
четвертым, но впечатление на суде дает, ему возможность считать, что все подсудимые стоят друг друга по моральному и политическому облику.
ЛАПИН
Дежурный из 47 отд. милиции т. ЛАПИН очень располагает суд и публику своими веселыми и красочными ответами, свидетельствующими о ясном и полном здравого смысла отношении к своему милицейскому делу.
На вопрос тов. Сосновского,- отличались ли культурные поэты от обыкновенных пьяных буянов, Лапин отвечает: на одну модель со всякой шантропой. Выпьют на две копейки, а скандалят на миллиард.
Свидетель снимал допрос с гр. Клычкова и поэт вступил с ним в длинные объяснения на тему о засилии жидов в литературе.
С ПОХМЕЛЬЯ
Опрашиваемый в качестве свидетеля редактор "Рабочей Газеты" т. Н.И.Смирнов рассказывает, что явившиеся, к нему с письмом в редакцию поэты, перепугали редакции "Рабочей Москвы" и "Рабочей Газеты", попав вместо первой во вторую.
СВИДЕТЕЛИ ЗАЩИТЫ
Первым из них выступает критик Львов-Рогачевеский, желающий обосновать путем историко-литературных справок революционность обвиняемых поэтов и их давнюю любовь к еврейскому народу.
Подобно этому свидетелю, члены правления союза писателей А. Эфрос и А. Соболь, опровергают обвинение поэтов в
антисемитизме и черносотенстве, не отрицая, однако, что обвиняемыми неоднократно поднимался в разговорах вопрос о роли еврейства в русской литературе. Хорошо рекомендует Есенина т. Сахаров.
"Красный Перец" был снисходителен.
Допрашиваемый, как свидетель, редактор "Рабочей Москвы" и "Красного Перца" тов. Бор. Волин, рассказывает, что
еще несколько недель, тому назад в редакцию "Красного Перца", был доставлен подлинный милицейский протокол, в котором рассказывалось о буйстве, хулиганстве и драке, учиненных Сергеем Есениным с кафе"Стойло Пегаса". Так как тов. Волин является руководителем журнала "На посту", литературное направление которого враждебно направлению обвиняемых поэтов, "Красный Перец" не счел удобным опубликовать позорящие Есенина материалы.
Теперь же, когда хулиганства повторяются и принимают недопустимый характер, т. Волин не счел далее возможным держать материал "Красного Перца" под спудом и опубликовал в последнем номере "Красного Перца".
ЧТО БЫЛО В АМЕРИКЕ
БОЛЬНОЙ АЛКОГОЛИК
На суде выступает приехавшие из Америки товарищи, рассказывающие, что во время своего пребывания там, Есенин учинял дебоши, подобные разбираемому. Все скандалы носили паталогически-алкогольный характер. Поэт А.Мариенгоф, близко знающий Есенина, подчеркивает, что последний в этом году совершенно спился, близок к белой горячке, и не может быть рассматриваем и судим, как нормальный человек. Его просто нужно лечить...
РЕЧИ СТОРОН
С краткой, но страстной обвинительной речью выступает тов. Л.С.Сосновский, характеризующий разбираемое дело, в сущности весьма незначительное, как мелкий, но характерный симптом отвратительной и опасной болезни разложения, охватившей столичную богемную интеллигенцию и грозящую заразить окружающие здоровые слои.
Выступающий в защиту поэтов Вяч.Полонский, принимает тезисы обвинения и лишь просит не судить поэтов за поступки, совершенные ими в невменяемом состоянии.
ПРИГОВОР - В ЧЕТВЕРГ
Заключительное слово производит на публику удручающее впечатление. "Речь" Есенина скорее всего подтверждает медицинские отзывы о нем. Клычков рассказывает о своем заступничестве за евреев в стане белых. Орешин обещает, что как бы он впредь не напился, у него "слово жид клещами не вырвешь". Ганин, наименее затрагиваемый в процессе, подчеркивает свою боевую деятельность на красном фронте.
Процесс затянулся до 3-х ч. ночи. В виду сложности всплывающего на суде материала, товарищеский суд откладывает свое суждение до четверга.
Газета "Вечерняя Москва".
№5 11 декабря 1923 года. стр. 1
"ИХ ЧЕТВЕРО"
ЧТО БЫЛО В ПИВНОЙ
Их четверо: Есенин, Орешин, Клычков и Ганин. Если не все четверо, то во всяком случае Есенин и Орешин являются крупными именами в современной русской литературе.
И все эти четверо были участниками истории, которая, по их словам, "выведенного яйца не стоит". Сидели в пивной, пили пиво; двое из них /по их же словам/ лезли с кулаками друг на друга, а между прочим, вели антисемитские разговоры. Последнее утверждают свидетели происшедшего.По словам же участников инцидента они "просто обозвали какого-то типа жидовской мордой".
Отправленные в милицию поэты через Есенина обратились по телефону к Демьяну Бедному с просьбой о содействии. Демьян Бедный решительно отказал в этом. А на другой день сообщение об этом случае было помещено в московских газетах, при чем в "Рабочей Газете" был напечатан на эту тему фельетон Л.Сосновского.
Таково начало "повести о четырех поэтах". А продолжение было 2 декабря, в 6 часов вечера, в помещении "Союза писателей на собрании представителей различных литературных организаций и московской печати. Собрание было созвано "для выяснения отношения товарищей к поступку названных поэтов". На этом собрании и давали свои объяснения четыре поэта.
Первым выступил Сергей Есенин. Миловидное, пухлое лицо, розовые губы. Как-то не верится, что этот юноша - талантливый автор некоторых, выражаясь мягко, "странных" произведений. Еще менее вяжутся с наружностью поэта его показания:
- Сидели в пивной, пили, разговаривали об издании журнала... ..Хотели идти к Троцкому и Каменеву просить денег...
А какой-то тип подслушивает. Я и говорю:"дай ему пивом в ухо". Он меня назвал русским хамом, а я сказал ему, что он жидовская морда". Таков приблизительно короткий и несвязный рассказ Есенина.
Следом за ним выступает Орешин. Добродушная, симпатичная внешность, и говорит искренно, просто, видимо, подавленный всем происшедшим.
- Действительно, пили: между собой чуть не передрались, антисемитских разговоров не вели, а жидовской мордой какого-то типа, действительно, обозвали..
И почти с отчаяньем в голосе добавляет:
- Как все это произошло, не знаю, а теперь нас бойкотируют, отовсюду нам возвращают наши произведения, денег нам не платят, и жить нам нечем!
В таком же роде дают объяснения Клычков и Ганин. И все заявляют, что их оклеветали, что "инцидент пустяшный, раздутый".
Ни милицейского протокола, ни показаний свидетелей собранию выслушать не удалось, началось "собеседование", в котором приняли оживленное участие и сами участники инцидента. Это собеседование носило странный характер. Поэты усиленно подчеркивали свою преданность Советской власти. На этом же останавливались и их защитники. Получалось впечатление, что Советская власть раздает какие-то индульгенции: раз доказал свою преданность Советской власти, так вперед на много лет тебе отпускаются всякие безобразия. По этому поводу автор этих строк указал собранию на то, что есть вещи одинаково хорошие или одинаково безобразные при всяких режимах и при всяких строях: ходить "без невыразимых" по улицам одинаково не допускается как в Советской стране, так и в буржуазных государствах. В 1910 году никакой Советской власти не было, между тем, когда артист Глаголин, также в пьяном виде, позволил себе какую-то антисемитскую выходку, то вся печать встретила это резким осуждением.
В сущности на собрании была выслушана только одна сторона, а тем не менее некоторые из участников совещания поспешили внести предложения о полкой реабилитации четырех поэтов.
Рюрик Ивнев, также предварительно расписавшись в своей полной преданности Советской власти, предложил:
- Признать объяснения поэтов удовлетворительными и выразить порицание Демьяну Бедному и Л.Сосновскому.
Всеобщее изумление и ряд негодующих возгласов. Такое же предложение сделала какая-то дама. Перерыв. Ухожу, не дожидаясь вынесения какого-нибудь решения, так как, каково оно бы ни было<…>
ЧТО БЫЛО В ОТДЕЛЕНИИ МИЛИЦИИ
Наш сотрудник беседовал с участковым надзирателем 47 отделения милиции т. Ардаровым и практикантом этого жe отделения т. Лапиным, членом РКП /№ 229895 партбилет/, которые составляли протокол, когда в это отделение были приведены из пивной поэты Есенин, Клычков, Орешин и Ганин. - Я, - говорит т. Ардаров,-был в это время дежурным по отделению. В 11 часу с постовым милиционером пришли
гр. Редкий и вышеназванные поэты для составления протокола.
Вечером эти четыре поэта сидели в пивной на Мясницкой, д.28 и, как утверждает сидевший недалеко от них гр.Редкин, вели разговор о евреях, о их засилии не только в литературе, но и вообще в жизни.
- Их дела,- черная биржа, а они- лезут, прохвосты, в литературу и т.д.
Тогда Редкий позвал милиционера, и эти четыре поэта были отправлены в отделение. Т.Ардаров подтверждает, что
Есенин в беседе с т. Демьяном Бедным по телефону сказал следующую фразу:
- Что же хорошего, когда один жид привел в отделение милиции четверых русских?
После чего т. Демьян Бедный попросил к телефону дежурного надзирателя т. Ардарова и сказал ему:
- Я никакой защиты таким прохвостам дать не могу, поступайте по закону.
Затем трубка т.Ардаровым была передана гр.Редкину, который говорил с т. Демьяном Бедным. Последний просил т. Ардарова зайти к нему для беседы, к к сожалению, тот этого исполнить не мог, так как был все время занят по службе.
После этого разговора т. Ардаров приступил к записи заявления гр. Редкина, но присутствующие поэты вступили в пререкательство и мешали работе. Их попросили зайти в соседнюю резервную комнату. Они упрямились, а затем начали говорить: "Ну, пойдем, пойдем, - здесь жидовское царство ".
Через некоторое время задержанные были отправлены в
Мясницкий приемный покой, чтобы установить, в каком состоянии опьянения они находились. Поэты настаивали, чтобы туда же был отправлен гр. Редкин, так как он тоже пьян и его словам доверять нельзя.
Возвратились они из приемного покоя во втором часу ночи; врач признал, что они находились в состоянии легкого опьянения. Начался допрос и удостоверения личности, так как документов ни у кого не было.
Как Есенин, так и другие поэты заявляли, что они говорили о литературе, и что гр. Редкин извратил все их разговоры.
По составлении протокола они были задержаны до утра в отделении, а затем препровождены в МГО.
Газета ИЗВЕСТИЯ
Административного отдела
МСР. К. и К.Д.
Среда, 5 декабря 1923 г.
Москва
ДЕЛО НЕ ТОЛЬКО ЧЕТЫРЕХ ПОЭТОВ
В кавычках это дело четырех поэтов, «пивное», как выражались на суде – с виду маленькое дело. Были пьяные споры, оскорбления личности, дебош в милиции. Даже дежурный 47 района, тов. Липкин удостоверяет: самый обыкновенный случай; милиция видит такие компании десятками, и даже психология одинаковая: напьются на две копейки, а скандалят на миллиард. Правда, была еще одна «мелочь»: антисемитизм, правда, тов. Лапину, как и многим другим, пришлось услышать черносотенного порядка речи о еврейском засилии.
Четверо пьяных граждан выспались бы в милиции и, представ перед народным судом, понесли бы заслуженную кару за разжигание национальной розни. Четверо пьяных граждан на практике узнали бы, что советская Россия, - не царская русь.
КТО БЫЛИ ЭТО ГРАЖДАНЕ
Но эти четверо граждан оказались поэтами Есениным, Орешиным, Клычковым и Ганиным; сотрудниками коммунистической и советской печати: авторами книг, издаваемых Госиздатом и другими нашими издательствами; видными представителями современной литературы СССР. Двое граждан претендуют на звание революционных поэтов; третий был до этого «дела» секретарем нашего крупного ежемесячника. Всем им приходится сталкиваться со многими нашими редакциями и литературными организациями. При таких обстоятельствах дело четырех поэтов становится не только их, а всей советской общественности, всей современной литературы. Из тесных стен милиции оно переходит в Дом Печати на общественный суд, выбранный центральным бюро секции работников печати.
Суду удалось установить полностью как картину происшествия в пивной и в милиции, так и общественный облик самих поэтов.
О ЧЕМ ГОВОРИЛИ ПОЭТЫ В ПИВНОЙ
Говорили о разном - о том, что один поэт не пустит к себе на порог другого; о диктатуре /поэтической, понятно/ одноного из этой компании в затеваемом им журнале; о плохих и хороших стихах. И о многом другом. Среди другого, между прочим, и о журнале "Россиянин", который для этих поэтов предполагает выпустить Госиздат, и о том, что этот журнал будет самым настоящим русским, "россиянсеким", где еврейским духом и пахнуть не будет.
О замечательных взглядах теплой компании поэтов на евреев, литературу и направление журнала, имевшего выйти на советские деньги, вероятно, никто бы не узнал, если бы рядом случайно не сидел, гражданин Роткин, которому показались черезчур наглыми разглагольствования соседей, которых он совершенно не знал.
С помощью двух /одного оказалось недостаточно/ милиционеров гр. Роткин приводит поэтов в милицию. Поэты не только не успокаиваются, а еще пуще, по выражению дежурного Лапина, "варят смолу" антисемитских выходок. Сказывается, что и в милиции, которой Есенин хорошо
знаком по другим скандалам, тоже еврейское засилие. Происходит классический, уже известный из газет, разговор между Есениным и Демьяном Бедным.
НЕ НА ТОГО НАПАЛИ
Поэты пробовали обращаться за покровительством и к другим партийным товарищам, но очевидно дело не вышло. Плохим защитником оказался и Демьян. Когда он узнал в чем дело, он ответил просто и ясно подошедшему начальнику района:- Я таким прохвостам не защитник. Поступайте с ними по закону.
КАК ДЕРЖАЛИСЬ ПОЭТЫ НА СУДЕ
Но если у кого еще и были кой-какие сомнения в возмутительных поступках поэтов, то последние постарались доказать это своим вызывающим, если не сказать резче поведением на самом, суде.
Они отрицали все. Не только показания гр. Роткина., свидетельство милиционера, но даже содержание своего разговора с Демьяном Бедным. Их оклеветали, им навязывают антисемитизм, их травят.
В то же время Есенин не видит ничего особенного в слове "жид", Орешин считает разговор о роли евреев в литературе самой безобидной беседой.
Не лучшее впечатление производят и свидетели защиты. Особенно жалок Львов-Рогачевский, пытающийся дать литературную характеристику Есенину, Орешина и других, как революционных поэтов. Тов. Сосновский ядовито замечает ему, что с таким же успехом Львов-Рогачевский провозглашал революционным поэтом и М.Волошина, ярого контрреволюционера.
Кто-то пытается свести все это дело к беспробудному пьянству Есенина.
ПОКАЗАНИЯ ДЕМЬЯНА БЕДНОГО
Резко обрушивается на поэтов Демьян Бедный, который возмущенно заявляет, что если у него еще оставалось хорошее чувство к некоторым из обвиняемых поэтов, то их отвратительное поведение на суде окончательно заставляет его смотреть на них с презрением.
- Если вы антисемиты,- обращается он к четырем поэтам, имейте мужество заявить об этом открыто.
СУЩНОСТЬ ДЕЛА
Формулирует тов. Сосновский. Этот мелкий как будто случай - заявляет он - на самом деле показывает, что мы имеем дело с весьма опасной для общества болезнью. Как опытный врач по одному злокачественному прыщику определяет опасную болезнь, которая требует удаления больного, во избежание заражения других, так и мы по одному случаю в пивной, должны установить наличность гнилых, недостойных советского гражданина явлений в нашей литературе. Эта гниль тем более опасна, что носители ее являются сотрудниками наших журналов и газет, что по ним некоторые будут судить о всей нашей литературе. Есенин, например, который слывет революционным поэтом, устраивал скандалы также и за границей. Известны антисемитские выходки Есенина и в Америке. Мы не можем терпеть, чтобы
Есенину судили о литературе советской России.
Остальные поэты, вместо того, чтобы отмежеваться от Есенина и искренно раскаяться на суде, наоборот солидаризировались и держали себя вызывающе.
С этими явлениями, особенно с антисемитизмом, от которого некоторая часть литературы не может отделаться от царских времен, нужно бороться самым беспощадным образом.
СУД ВЫНЕС СВОЕ РЕШЕНИЕ
Но уже сейчас можно сказать, что, каков бы ни был приговор суда, кое-что должно измениться в отношении наших органов к тем из своих сотрудников, которые недостаточно связаны с революцией и которые зачастую умеют скрывать свои истинные настроения под удобной маской "приятия" революции. Нужно быть, по крайней мере, осмотрительнее хотя бы в выборе своих ближайших сотрудников. Не менее показательно, что под развращающее влияние литературной богемы подпадают и некоторые из наших партийных товарищей, которые выступали на суде защитниками ЕСЕНИНА и в пример его юдофильских настроений приводили такой сногсшибательный довод:
- Помилуйте, какой же Есенин антисемит, когда у него было чуть ли не восемь любовниц евреек.
"Дело четырех поэтов" вскрыло эту язву, которую нужно раз навсегда вылечить или отсечь.
СЛУШАТЕЛЬ
Газета РАБОЧАЯ МОСКВА
Орган Моск.Комитета РКП, Моск.Совета
РК. и Кр. и Моск. Совета профсоюзов
№279/551/, среда, 12 декабря 1923 года.
-
Света - Супер-Профи
- Сообщений: 3307
- Зарегистрирован: 02:46:36, Воскресенье 14 Январь 2007
Кто сейчас на форуме
Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 41