Лжевоспоминания ... Как Вам это?!
Модераторы: perpetum, Дмитрий_87, Юлия М., Света, Данита, Татьяна-76, Admin
Данита » 21:56:42, Четверг 27 Июль 2006
А вот дубль 2 этого бредового маразма ...
На арене воспоминания Эрлиха!!!
ЧЕТВЕРГ 23
С утра мне пришлось уйти из дому.
Вернувшись, я застал комнату в некотором разгроме: сдвинут стол, на полу рядком три чемодана, на чемоданах записка:
"Поехал в ресторан Михайлова, что ли, или Федорова? Жду тебя там. Сергей".
Выхожу.
У подъезда меня поджидает извозчик.
-- Федоров заперт был, так они приказали везти себя в "Англетер". Там у них не то приятель живет, не то родственник.
Родственником оказался Г. Ф. Устинов, приятель Есенина, живший в сто тридцатом номере гостиницы.
Есенина я застал уже в "его собственном" номере в обществе Елизаветы Алексеевны Устиновой и жены Григория Колобова, тоже приятеля Есенина по дозаграничному периоду.
Сидели не долго.
Я поехал домой, Есенин с Устиновой -- по магазинам (предпраздничные покупки).
Перед уходом пробовал уговорить Есенина прожить праздники у меня на Бассейной.
Ответ был следующий:
-- Видишь ли... Мне бы очень хотелось, чтобы эти дни мы провели все вместе. Мы с Жоржем (Устинов) ведь очень старые друзья, а вытаскивать его с женой каждый день на Бассейную, пожалуй, будет трудновато. Кроме того, здесь просторнее.
Вторично собрались часа в четыре дня. В комнате я застал, кроме упомянутых, самого Устинова и Ушакова (журналист, проживавший тут же, в "Англетере"). Несколько позже пришел Колобов. Дворник успел к тому времени перевезти вещи Есенина сюда же. К девяти мы остались одни.
Часов до одиннадцати Есенин говорил о том, что по возрасту ему пора редактировать журнал, как Некрасову, о том, что он не понимает и не хочет понимать Анатоля Франса, и о том, что он не любит писем Пушкина.
-- Понимаешь? Это литература! Это можно читать так же, как читаешь стихи. Порок Пушкина в том, что он писал письма с черновиками. Он был больше профессионалом, чем мы.
Говорили о Ходасевиче.
Из двух стихотворений -- "Звезды" и "Баллада" -- Есенин предпочел первое.
-- Вот дьявол! Он мое слово украл! Ты понимаешь, я всю жизнь искал этого слова, а он нашел.
Слово это: жидколягая.
-- А "Баллада"?
-- Нет, "Баллада" не то! Это, брат, гофманщина! А вот первое -- прелесть!
Незаметно заснули.
ПЯТНИЦА
Проснулись мы часов в шесть утра.
Первое, что я услышал от него в этот день:
-- Слушай, поедем к Клюеву!
-- Поедем.
-- Нет верно, поедем?
-- Ну да, поедем. Только попозже. Кроме того, имей в виду, что адреса его я не знаю.
-- Это пустяки! Я помню... Ты подумай только: ссоримся мы с Клюевым при встречах кажинный раз. Люди разные. А не видеть его я не могу. Как был он моим учителем, так и останется. Люблю я его.
Часов до девяти лежа смотрели рассвет. Окна номера выходили на Исаакиевскую площадь. Сначала свет был густой синий. Постепенно становился реже и голубее. Есенин лежа напевал:
Синий свет, свет такой синий... 24
В девять поехали. Пришлось оставить извозчика и искать пешком. Мы заходили в десятки дворов. Десятки дверей захлопывались у нас под носом. Десятки жильцов орали, что никакого Клюева, будь он трижды известный писатель (а на последнее Есенин очень напирал в объяснениях), они не знают и знать не хотят. Номер дома, как водится, был благополучно забыт. Пришлось разыскать автомат и по телефону узнать адрес.
Подняли Клюева с постели. Пока он одевался, Есенин взволнованно объяснял:
-- Понимаешь? Я его люблю! Это мой учитель. Ты подумай: учитель! Слово-то какое!
Несколько минут спустя:
-- Николай! Можно прикурить от лампадки?
-- Что ты, Сереженька! Как можно! На вот спички!
Закурили. Клюев ушел умываться. Есенин, смеясь:
-- Давай подшутим над ним!
-- Как?
-- Лампадку потушим. Он не заметит! Вот клянусь тебе, не заметит.
-- Нехорошо. Обидится.
-- Пустяки! Мы ведь не со зла. А так, для смеха.
Потушил.
-- Только ты молчи! Понимаешь, молчи! Он не заметит.
Клюев действительно не заметил.
Сказал ему Есенин об этом и просил у него прощения уже позже, когда мы втроем вернулись в гостиницу. Вслед за нами пришел художник Мансуров.
Есенин читал последние стихи.
-- Ты, Николай, мой учитель. Слушай.
Учитель слушал.
Когда Есенин кончил читать, некоторое время молчали. Он потребовал, чтобы Клюев сказал, нравятся ли ему стихи.
Умный Клюев долго колебался и наконец съязвил:
-- Я думаю, Сереженька, что, если бы эти стихи собрать в одну книжечку, они стали бы настольным чтением для всех девушек и нежных юношей, живущих в России.
Ничего другого, по совести, он не мог и сказать.
Есенин помрачнел.
Ушел Клюев в четвертом часу. Обещал прийти вечером, но не пришел.
Пришли Устиновы. Елизавета Алексеевна принесла самовар. С Устиновыми пришел Ушаков и старик писатель Измайлов. Пили чай. Есенин снова читал стихи, в том числе и "Черного человека". Говорил:
-- Снимем квартиру вместе с Жоржем. Тетя Лиза (Устинова) будет хозяйка. Возьму у Ионова журнал. Работать буду. Ты знаешь, мы только праздники побездельничаем, а там -- за работу.
Перед сном снова беседа:
-- Ты понимаешь? Если бы я был белогвардейцем, мне было бы легче! То, что я здесь, это -- не случайно. Я -- здесь, потому что я должен быть здесь. Судьбу мою решаю не я, а моя кровь. Поэтому я не ропщу. Но если бы я был белогвардейцем, я бы все понимал. Да там и понимать-то, в сущности говоря, нечего! Подлость -- вещь простая. А вот здесь... Я ничего не понимаю, что делается в этом мире! Я лишен понимания!
СУББОТА
Вот тут я начинаю сбиваться. Пятница и суббота -- в моей памяти -- один день. Разговаривали, пили чай, ели гуся, опять разговаривали. Разговоры были одни и те же: квартира, журнал, смерть. Время от времени Есенин умудрялся понемногу доставать пиво, но редко и скудно: праздники, все закрыто. Кроме того, и денег у него было немного. А к субботе и вовсе не осталось. <...>
Вечером:
-- А знаешь, ведь я сухоруким буду!
Он вытягивает левую руку и старается пошевелить пальцами.
-- Видал? Еле-еле ходят. Я уж у доктора был. Говорит -- лет пять-шесть прослужит рука, может, больше, но рано или поздно высохнет. Сухожилия, говорит, перерезаны, потому и гроб.
Он помотал головой и грустно охнул:
-- И пропала моя бела рученька... А впрочем, шут с ней! Снявши голову... как люди-то говорят?
ВОСКРЕСЕНЬЕ
С утра поднялся галдеж.
Есенин, смеясь и ругаясь, рассказывал всем, что его хотели взорвать. Дело было так.
Дворник пошел греть ванну. Через полчаса вернулся и доложил: "Пожалуйте!"
Есенин пошел мыться, но вернулся с криком, что его хотели взорвать. Оказывается, колонку растопили, но воды в ней не было -- был закрыт водопровод. Пришла Устинова.
-- Сергунька! Ты с ума сошел! Почему ты решил, что колонка должна взорваться?
-- Тетя Лиза, ты пойми! Печку растопили, а воды нет! Ясно, что колонка взорвется!
-- Ты дурень! В худшем случае она может распаяться.
-- Тетя Лиза! Ну что ты, в самом деле, говоришь глупости! Раз воды нет, она обязательно взорвется! И потом, что ты понимаешь в технике!
-- А ты?
-- Я знаю!
Пустили воду.
Пока грелась вода, занялись бритьем. Брили друг друга по очереди. Елизавета Алексеевна тем временем сооружала завтрак.
Стоим около письменного стола: Есенин, Устинова и я. Я перетираю бритву. Есенин моет кисть. Кажется, в комнате была прислуга.
Он говорит:
-- Да! Тетя Лиза, послушай! Это безобразие! Чтобы в номере не было чернил! Ты понимаешь? Хочу написать стихи, и нет чернил. Я искал, искал, так и не нашел. Смотри, что я сделал!
Он засучил рукав и показал руку: надрез.
Поднялся крик. Устинова рассердилась не на шутку.
Кончили они так:
-- Сергунька! Говорю тебе в последний раз! Если повторится еще раз такая штука, мы больше незнакомы!
-- Тетя Лиза! А я тебе говорю, что, если у меня не будет чернил, я еще раз разрежу руку! Что я, бухгалтер, что ли, чтобы откладывать на завтра!
-- Чернила будут. Но если тебе еще раз взбредет в голову писать по ночам, а чернила к тому времени высохнут, можешь подождать до утра. Ничего с тобой не случится.
На этом поладили.
Есенин нагибается к столу, вырывает из блокнота листок, показывает издали: стихи.
Говорит, складывая листок вчетверо и кладя его в карман моего пиджака:
-- Тебе.
Устинова хочет прочесть.
-- Нет, ты подожди! Останется один, прочитает.
Вслед за этим пошли: ванна, самовар, пиво (дворник принес бутылок пять-шесть), гусиные потроха, люди. К чаю пришел Устинов, привел Ушакова. Есенин говорил почти весело. Рассказывал про колонку. Бранился с Устиновой, которая заставляла его есть.
-- Тетя Лиза! Ну что ты меня кормишь? Я ведь лучше знаю, что мне есть! Ты меня гусем кормишь, а я хочу косточку от гуся сосать!
К шести часам остались втроем: Есенин, Ушаков и я.
Устинов ушел к себе "соснуть часика на два". Елизавета Алексеевна тоже.
Часам к восьми и я поднялся уходить. Простились. С Невского я вернулся вторично: забыл портфель. Ушакова уже не было.
Есенин сидел у стола спокойный, без пиджака, накинув шубу, и просматривал старые стихи. На столе была развернута папка. Простились вторично.
На другой день портье, давая показания, сообщил, что около десяти Есенин спускался к нему с просьбой: никого в номер не пускать.
ЭПИЛОГ
На свете счастья нет, а есть покой и воля.
Пушкин 25
Кладбище называлось "Воля".
Блок 26
Запоздалый эпиграф.
Есенин погребен на Ваганьковом рядом с Ширяевцем, чью могилу, разумеется, никто не крал, а просто мы не сумели в тот раз найти.
Ноябрь 1928--январь 1929
На арене воспоминания Эрлиха!!!
ЧЕТВЕРГ 23
С утра мне пришлось уйти из дому.
Вернувшись, я застал комнату в некотором разгроме: сдвинут стол, на полу рядком три чемодана, на чемоданах записка:
"Поехал в ресторан Михайлова, что ли, или Федорова? Жду тебя там. Сергей".
Выхожу.
У подъезда меня поджидает извозчик.
-- Федоров заперт был, так они приказали везти себя в "Англетер". Там у них не то приятель живет, не то родственник.
Родственником оказался Г. Ф. Устинов, приятель Есенина, живший в сто тридцатом номере гостиницы.
Есенина я застал уже в "его собственном" номере в обществе Елизаветы Алексеевны Устиновой и жены Григория Колобова, тоже приятеля Есенина по дозаграничному периоду.
Сидели не долго.
Я поехал домой, Есенин с Устиновой -- по магазинам (предпраздничные покупки).
Перед уходом пробовал уговорить Есенина прожить праздники у меня на Бассейной.
Ответ был следующий:
-- Видишь ли... Мне бы очень хотелось, чтобы эти дни мы провели все вместе. Мы с Жоржем (Устинов) ведь очень старые друзья, а вытаскивать его с женой каждый день на Бассейную, пожалуй, будет трудновато. Кроме того, здесь просторнее.
Вторично собрались часа в четыре дня. В комнате я застал, кроме упомянутых, самого Устинова и Ушакова (журналист, проживавший тут же, в "Англетере"). Несколько позже пришел Колобов. Дворник успел к тому времени перевезти вещи Есенина сюда же. К девяти мы остались одни.
Часов до одиннадцати Есенин говорил о том, что по возрасту ему пора редактировать журнал, как Некрасову, о том, что он не понимает и не хочет понимать Анатоля Франса, и о том, что он не любит писем Пушкина.
-- Понимаешь? Это литература! Это можно читать так же, как читаешь стихи. Порок Пушкина в том, что он писал письма с черновиками. Он был больше профессионалом, чем мы.
Говорили о Ходасевиче.
Из двух стихотворений -- "Звезды" и "Баллада" -- Есенин предпочел первое.
-- Вот дьявол! Он мое слово украл! Ты понимаешь, я всю жизнь искал этого слова, а он нашел.
Слово это: жидколягая.
-- А "Баллада"?
-- Нет, "Баллада" не то! Это, брат, гофманщина! А вот первое -- прелесть!
Незаметно заснули.
ПЯТНИЦА
Проснулись мы часов в шесть утра.
Первое, что я услышал от него в этот день:
-- Слушай, поедем к Клюеву!
-- Поедем.
-- Нет верно, поедем?
-- Ну да, поедем. Только попозже. Кроме того, имей в виду, что адреса его я не знаю.
-- Это пустяки! Я помню... Ты подумай только: ссоримся мы с Клюевым при встречах кажинный раз. Люди разные. А не видеть его я не могу. Как был он моим учителем, так и останется. Люблю я его.
Часов до девяти лежа смотрели рассвет. Окна номера выходили на Исаакиевскую площадь. Сначала свет был густой синий. Постепенно становился реже и голубее. Есенин лежа напевал:
Синий свет, свет такой синий... 24
В девять поехали. Пришлось оставить извозчика и искать пешком. Мы заходили в десятки дворов. Десятки дверей захлопывались у нас под носом. Десятки жильцов орали, что никакого Клюева, будь он трижды известный писатель (а на последнее Есенин очень напирал в объяснениях), они не знают и знать не хотят. Номер дома, как водится, был благополучно забыт. Пришлось разыскать автомат и по телефону узнать адрес.
Подняли Клюева с постели. Пока он одевался, Есенин взволнованно объяснял:
-- Понимаешь? Я его люблю! Это мой учитель. Ты подумай: учитель! Слово-то какое!
Несколько минут спустя:
-- Николай! Можно прикурить от лампадки?
-- Что ты, Сереженька! Как можно! На вот спички!
Закурили. Клюев ушел умываться. Есенин, смеясь:
-- Давай подшутим над ним!
-- Как?
-- Лампадку потушим. Он не заметит! Вот клянусь тебе, не заметит.
-- Нехорошо. Обидится.
-- Пустяки! Мы ведь не со зла. А так, для смеха.
Потушил.
-- Только ты молчи! Понимаешь, молчи! Он не заметит.
Клюев действительно не заметил.
Сказал ему Есенин об этом и просил у него прощения уже позже, когда мы втроем вернулись в гостиницу. Вслед за нами пришел художник Мансуров.
Есенин читал последние стихи.
-- Ты, Николай, мой учитель. Слушай.
Учитель слушал.
Когда Есенин кончил читать, некоторое время молчали. Он потребовал, чтобы Клюев сказал, нравятся ли ему стихи.
Умный Клюев долго колебался и наконец съязвил:
-- Я думаю, Сереженька, что, если бы эти стихи собрать в одну книжечку, они стали бы настольным чтением для всех девушек и нежных юношей, живущих в России.
Ничего другого, по совести, он не мог и сказать.
Есенин помрачнел.
Ушел Клюев в четвертом часу. Обещал прийти вечером, но не пришел.
Пришли Устиновы. Елизавета Алексеевна принесла самовар. С Устиновыми пришел Ушаков и старик писатель Измайлов. Пили чай. Есенин снова читал стихи, в том числе и "Черного человека". Говорил:
-- Снимем квартиру вместе с Жоржем. Тетя Лиза (Устинова) будет хозяйка. Возьму у Ионова журнал. Работать буду. Ты знаешь, мы только праздники побездельничаем, а там -- за работу.
Перед сном снова беседа:
-- Ты понимаешь? Если бы я был белогвардейцем, мне было бы легче! То, что я здесь, это -- не случайно. Я -- здесь, потому что я должен быть здесь. Судьбу мою решаю не я, а моя кровь. Поэтому я не ропщу. Но если бы я был белогвардейцем, я бы все понимал. Да там и понимать-то, в сущности говоря, нечего! Подлость -- вещь простая. А вот здесь... Я ничего не понимаю, что делается в этом мире! Я лишен понимания!
СУББОТА
Вот тут я начинаю сбиваться. Пятница и суббота -- в моей памяти -- один день. Разговаривали, пили чай, ели гуся, опять разговаривали. Разговоры были одни и те же: квартира, журнал, смерть. Время от времени Есенин умудрялся понемногу доставать пиво, но редко и скудно: праздники, все закрыто. Кроме того, и денег у него было немного. А к субботе и вовсе не осталось. <...>
Вечером:
-- А знаешь, ведь я сухоруким буду!
Он вытягивает левую руку и старается пошевелить пальцами.
-- Видал? Еле-еле ходят. Я уж у доктора был. Говорит -- лет пять-шесть прослужит рука, может, больше, но рано или поздно высохнет. Сухожилия, говорит, перерезаны, потому и гроб.
Он помотал головой и грустно охнул:
-- И пропала моя бела рученька... А впрочем, шут с ней! Снявши голову... как люди-то говорят?
ВОСКРЕСЕНЬЕ
С утра поднялся галдеж.
Есенин, смеясь и ругаясь, рассказывал всем, что его хотели взорвать. Дело было так.
Дворник пошел греть ванну. Через полчаса вернулся и доложил: "Пожалуйте!"
Есенин пошел мыться, но вернулся с криком, что его хотели взорвать. Оказывается, колонку растопили, но воды в ней не было -- был закрыт водопровод. Пришла Устинова.
-- Сергунька! Ты с ума сошел! Почему ты решил, что колонка должна взорваться?
-- Тетя Лиза, ты пойми! Печку растопили, а воды нет! Ясно, что колонка взорвется!
-- Ты дурень! В худшем случае она может распаяться.
-- Тетя Лиза! Ну что ты, в самом деле, говоришь глупости! Раз воды нет, она обязательно взорвется! И потом, что ты понимаешь в технике!
-- А ты?
-- Я знаю!
Пустили воду.
Пока грелась вода, занялись бритьем. Брили друг друга по очереди. Елизавета Алексеевна тем временем сооружала завтрак.
Стоим около письменного стола: Есенин, Устинова и я. Я перетираю бритву. Есенин моет кисть. Кажется, в комнате была прислуга.
Он говорит:
-- Да! Тетя Лиза, послушай! Это безобразие! Чтобы в номере не было чернил! Ты понимаешь? Хочу написать стихи, и нет чернил. Я искал, искал, так и не нашел. Смотри, что я сделал!
Он засучил рукав и показал руку: надрез.
Поднялся крик. Устинова рассердилась не на шутку.
Кончили они так:
-- Сергунька! Говорю тебе в последний раз! Если повторится еще раз такая штука, мы больше незнакомы!
-- Тетя Лиза! А я тебе говорю, что, если у меня не будет чернил, я еще раз разрежу руку! Что я, бухгалтер, что ли, чтобы откладывать на завтра!
-- Чернила будут. Но если тебе еще раз взбредет в голову писать по ночам, а чернила к тому времени высохнут, можешь подождать до утра. Ничего с тобой не случится.
На этом поладили.
Есенин нагибается к столу, вырывает из блокнота листок, показывает издали: стихи.
Говорит, складывая листок вчетверо и кладя его в карман моего пиджака:
-- Тебе.
Устинова хочет прочесть.
-- Нет, ты подожди! Останется один, прочитает.
Вслед за этим пошли: ванна, самовар, пиво (дворник принес бутылок пять-шесть), гусиные потроха, люди. К чаю пришел Устинов, привел Ушакова. Есенин говорил почти весело. Рассказывал про колонку. Бранился с Устиновой, которая заставляла его есть.
-- Тетя Лиза! Ну что ты меня кормишь? Я ведь лучше знаю, что мне есть! Ты меня гусем кормишь, а я хочу косточку от гуся сосать!
К шести часам остались втроем: Есенин, Ушаков и я.
Устинов ушел к себе "соснуть часика на два". Елизавета Алексеевна тоже.
Часам к восьми и я поднялся уходить. Простились. С Невского я вернулся вторично: забыл портфель. Ушакова уже не было.
Есенин сидел у стола спокойный, без пиджака, накинув шубу, и просматривал старые стихи. На столе была развернута папка. Простились вторично.
На другой день портье, давая показания, сообщил, что около десяти Есенин спускался к нему с просьбой: никого в номер не пускать.
ЭПИЛОГ
На свете счастья нет, а есть покой и воля.
Пушкин 25
Кладбище называлось "Воля".
Блок 26
Запоздалый эпиграф.
Есенин погребен на Ваганьковом рядом с Ширяевцем, чью могилу, разумеется, никто не крал, а просто мы не сумели в тот раз найти.
Ноябрь 1928--январь 1929
-
Данита - Супер-Профи
- Сообщений: 6400
- Зарегистрирован: 17:14:58, Четверг 02 Март 2006
- Анхен
- Профи
- Сообщений: 1027
- Зарегистрирован: 22:19:07, Пятница 21 Июль 2006
- Откуда: Башкортостан - цветущий край
Margo » 14:09:46, Пятница 28 Июль 2006
Может Эрлих и врун-пердун, но не все же от начала до конца он придумал. Например, история с тем, что у Есенина левая рука начинает отказывать, мне показалась вполне возможной на самом деле. Очень интересно, кстати. Ведь действительно, сильное было повреждение связок у него, когда Есенин подскользнулся и разбил рукой оконное стекло.
Без поэзии чувств и любовный роман - проза ©
-
Margo - Супер-Профи
- Сообщений: 4881
- Зарегистрирован: 14:56:38, Пятница 25 Ноябрь 2005
- Откуда: Рига
Данита » 19:01:14, Пятница 28 Июль 2006
Margo писал(а):Может Эрлих и врун-пердун, но не все же от начала до конца он придумал. Например, история с тем, что у Есенина левая рука начинает отказывать, мне показалась вполне возможной на самом деле. Очень интересно, кстати. Ведь действительно, сильное было повреждение связок у него, когда Есенин подскользнулся и разбил рукой оконное стекло.
Маргош, я именно про последние 4 дня жизни Сергея Александровича говорю ...
Дело в том, что у Эрлиха в 1926 г. в январе была написана статья, которая называлась "Четыре дня", и вместе с др. воспоминаниями, и Устиновой Ел., и Устинова Г.. и др. появилась в сб. "Памяти Есенина" (1926 г.) Сборник открывала ст. Троцкого, естественно, этот сб. вскоре был изъят из продажи и библиотек. Все это можете почитать в красивой синей книге " Я, Сергей есенин" (со стр. 482., там еще воспоминания Устинова Георгия есть, в которых, кстати, не совсем и совпадают эти последние 4 дня с тем, что пишут Устинова (его жена) и Эрлих ... ???)
Так вот, далее, в 1929 г. Эрлих спешно пишет книгу "Право на песнь" - это уже более подробные воспоминания, хотя последние 4 дня почти без изменений!!! Кроме одного момента, но сейчас - не об этом ...
Я просто хочу обратить ваше внимание на то, что помните была "Памятка" на смерть Есенина, написанная Вольпиным, так вот она точь-в-точь повторяет то, что писал Эрлих и Устинова про эти 4 дня... так и просится вывод о том, что КТО_ТО все это составил, раздал людям нужным. они просто видоизменили немного по-своему и ... утвердилась эта дурацкая версия последних дней жизни Есенина ... в которую я - не верю!!! Вот и все .
---------
Ну и главный злопыхатель!!!!
Л. Троцкий. Памяти Сергея Есенина (1926)
Ниже статья Льва Троцкого о Сергее Есенине, которая была опубликована в газете Правда , № 15 за 1926 год. Текст взят из книги: Есенин. Жизнь, личность, творчество. Сборник литературно-художественной секции центрального дома работников просвещения (под ред. Е. Ф. Никитиной. М.: Изд-во "Работник просвещения, 1926, с. 93-97).
" Мы потеряли Есенина - такого прекрасного поэта, такого свежего, такого настоящего. И как трагически потеряли! Он ушел сам, кровью попрощавшись с необозначенным другом, - может быть, со всеми нами. Поразительны по нежности и мягкости эти его последние строки! Он ушел из жизни без крикливой обиды, без ноты протеста, - не хлопнув дверью, а тихо прикрыв ее рукою, из которой сочилась кровь. В этом месте поэтический и человеческий образ Есенина вспыхнул незабываемым прощальным светом.
Есенин слагал острые песни "хулигана" и придавал свою неповторимую, есенинскую напевность озорным звукам кабацкой Москвы. Он нередко кичился резким жестом, грубым словом. Но подо всем этим трепетала совсем особая нежность неогражденной, незащищенной души. Полунапускной грубостью Есенин прикрывался от сурового времени, в какое родился, - прикрывался, но не прикрылся. Больше не могу, сказал 27 декабря побежденный жизнью поэт, сказал без вызова и упрека... О полунапускной грубости говорить приходится потому, что Есенин не просто выбирал свою форму, а впитывал ее в себя из условий нашего совсем не мягкого, совсем не нежного времени. Прикрываясь маской озорства и отдавая этой маске внутреннюю, значит, не случайную дань, Есенин всегда, видимо, чувствовал себя не от мира сего. Это не в похвалу, ибо по причине именно этой неотмирности мы лишились Есенина. Но и не в укор, - мыслимо ли бросать укор вдогонку лиричнейшему поэту, которого мы не сумели сохранить для себя?
Наше время - суровое время, может быть, одно из суровейших в истории так называемого цивилизованного человечества. Революционер, рожденный для этих десятилетий, одержим неистовым патриотизмом своей эпохи, - своего отечества, своего времени. Есенин не был революционером. Автор "Пугачева" и "Баллады о двадцати шести" был интимнейшим лириком. Эпоха же наша - не лирическая. В этом главная причина того, почему самовольно и так рано ушел от нас и от своей эпохи Сергей Есенин.
Корни у Есенина глубоко народные, и, как все в нем, народность его неподдельная. Об этом бесспорнее всего свидетельствует не поэма о народном бунте, а опять-таки лирика его:
Тихо в чаще можжевеля по обрыву
Осень, рыжая кобыла, чешет гриву.
Этот образ осени и многие другие образы его поражали сперва, как немотивированная дерзость. Но поэт заставил нас почувствовать крестьянские корни своего образа и глубоко принять его в себя. Фет так не сказал бы, а Тютчев еще менее. Крестьянская подоплека, творческим даром преломленная и утонченная, у Есенина крепка. Но в этой крепости крестьянской подоплеки причина личной некрепости Есенина: из старого его вырвало с корнем, а в новом корень не принялся. Город не укрепил, а расшатал и изранил его. Поездка по чужим странам, по Европе и за океан не выровняла его. Тегеран он воспринял несравненно глубже, чем Нью-Йорк. В Персии лирическая интимность на рязанских корнях нашла для себя больше сродного, чем в культурных центрах Европы и Америки.
Есенин не враждебен революции и никак уж не чужд ей; наоборот, он порывался к ней всегда - на один лад в 1918 г.:
Мать моя - родина, я большевик.
На другой - в последние годы:
Теперь в советской стороне
Я самый яростный попутчик.
Революция вломилась и в структуры его стиха, и в образ, сперва нагроможденный, а затем очищенный. В крушении старого Есенин ничего не терял и ни о чем не жалел. Нет, поэт не был чужд революции, - он был несроден ей. Есенин интимен, нежен, лиричен, - революция публична, эпична, катастрофична. Оттого-то короткая жизнь поэта оборвалась катастрофой.
Кем-то сказано, что каждый носит в себе пружину своей судьбы, а жизнь разворачивает эту пружину до конца. В этом только часть правды. Творческая пружина Есенина, разворачиваясь, натолкнулась на грани эпохи и - сломалась.
У Есенина немало драгоценных строф, насыщенных эпохой. Ею овеяно все его творчество. А в то же время Есенин "не от мира сего". Он не поэт революции.
Приемлю все, - как есть, все принимаю.
Готов идти по выбитым следам,
Отдам всю душу Октябрю и Маю
Но только лиры милой не отдам.
Его лирическая пружина могла бы развернуться до конца только в условиях гармонического, счастливого, с песней живущего общества, где не борьба царит, а дружба, любовь, нежное, участие.
Такое время придет. За нынешней эпохой, в утробе которой скрывается еще много беспощадных и спасительных боев человека с человеком, придут иные времена, - те самые, которые нынешней борьбой подготовляются. Личность человеческая расцветет тогда настоящим цветом. А вместе с нею и лирика. Революция впервые отвоюет для каждого человека право не только на хлеб, но и на лирику. Кому писал Есенин кровью в свой последний час? Может быть, он перекликнулся с тем другом, который еще не родился, с человеком грядущей эпохи, которого одни готовят боями, Есенин - песнями. Поэт погиб потому, что был несроден революции. Но во имя будущего она навсегда усыновит его.
К смерти Есенин тянулся почти с первых годов творчества, сознавая внутреннюю свою незащищенность. В одной из последних песен Есенин прощается с цветами:
Ну, что ж, любимые, - ну, что ж,
Я видел вас и видел землю,
И эту гробовую дрожь.
Как ласку новую, приемлю...
Только теперь, после 27 декабря, можем мы все, мало знавшие или совсем не знавшие поэта, до конца оценить интимную искренность есенинской лирики, где каждая почти строчка написана кровью пораненных жил. Там острая горечь утраты. Но и не выходя из личного круга, Есенин находил меланхолическое и трогательное утешение в предчувствии скорого своего ухода из жизни:
И, песне внемля в тишине,
Любимая с другим любимым,
Быть может, вспомнит обо мне,
Как о цветке неповторимом.
И в нашем сознании скорбь острая и совсем еще свежая умеряется мыслью, что этот прекрасный и неподдельный поэт по-своему отразил эпоху и обогатил ее песнями, по-новому сказавши о любви, о синем небе, упавшем в реку, о месяце, который ягненком пасется в небесах, и о цветке неповторимом - о себе самом.
Пусть же в чествовании памяти поэта не будет ничего упадочного и расслабляющего. Пружина, заложенная в нашу эпоху, неизмеримо могущественнее личной пружины, заложенной в каждого из нас. Спираль истории развернется до конца. Не противиться ей должно, а помогать сознательными усилиями мысли и воли. Будем готовить будущее! Будем завоевывать для каждого и каждой право на хлеб и право на песню.
Умер поэт. Да здравствует поэзия! Сорвалось в обрыв незащищенное человеческое дитя. Да здравствует творческая жизнь, в которую до последней минуты вплетал драгоценные нити поэзии Сергей Есенин.
-----------
Вам ничего не кажется странным??? Или что-то бросилось в глаза???
-
Данита - Супер-Профи
- Сообщений: 6400
- Зарегистрирован: 17:14:58, Четверг 02 Март 2006
Анхен » 19:05:08, Пятница 28 Июль 2006
Бросилось и чуть глаза не выцарапало! Надгробную речь писал не политик (Троцкий), а литератор. Писал на заказ, как и бывает обычно. Нафиг Троцкому корпеть, он все равно так не изъяснится. А написать на заказ красиво можно что угодно.
- Анхен
- Профи
- Сообщений: 1027
- Зарегистрирован: 22:19:07, Пятница 21 Июль 2006
- Откуда: Башкортостан - цветущий край
- Анхен
- Профи
- Сообщений: 1027
- Зарегистрирован: 22:19:07, Пятница 21 Июль 2006
- Откуда: Башкортостан - цветущий край
Катерина » 10:58:14, Воскресенье 30 Июль 2006
Nika писал(а):Катерина, здравствуй! Прочитала твои стихи - ПРОСТО НЕТ СЛОВ!!! Столько любви, нежности, теплоты, грусти...
Спасибо тебе, Ника...Большое спасибо...
- Катерина
- Супер-Профи
- Сообщений: 2162
- Зарегистрирован: 12:10:17, Вторник 18 Апрель 2006
- Откуда: Москва
Margo » 13:55:41, Понедельник 31 Июль 2006
Из речи Троцкого мне бросилось в глаза - 27 декабря. Он все время пишет о 27 декабря, как о последнем дне жизни Есенина. А это значит, что Есенина не стало 27.12.1925, а не 28.12, как в оффициальных источниках.
Без поэзии чувств и любовный роман - проза ©
-
Margo - Супер-Профи
- Сообщений: 4881
- Зарегистрирован: 14:56:38, Пятница 25 Ноябрь 2005
- Откуда: Рига
Данита » 15:57:11, Понедельник 31 Июль 2006
Margo писал(а):Из речи Троцкого мне бросилось в глаза - 27 декабря. Он все время пишет о 27 декабря, как о последнем дне жизни Есенина. А это значит, что Есенина не стало 27.12.1925, а не 28.12, как в оффициальных источниках.
Умничка, как раз это мне и хотелось услышать!!!
Вот как так - Троцкий - НЕ МОГ не знать, что офиц. версия говорит о 28 дек. Значит ли это, что он знал ЧТО-ТО такое, не официальное???
-
Данита - Супер-Профи
- Сообщений: 6400
- Зарегистрирован: 17:14:58, Четверг 02 Март 2006
GAS » 17:46:42, Понедельник 31 Июль 2006
А мне в речи Троцкого бросилась в глаза вот эта фраза:
Троцкий не поверил, что записка адресована Эрлиху. Это согласуется с анализом стихотворения, сделанного вот здесь:
http://first-step.narod.ru/SB-20/Esenin-4.htm
Более того, Троцкий тут же усиливает этот момент, говоря, что Есенин погиб. Это явный намек на то, что официальной версии не стоит верить.
Кому писал Есенин кровью в свой последний час? Может быть, он перекликнулся с тем другом, который еще не родился, с человеком грядущей эпохи, которого одни готовят боями, Есенин - песнями. Поэт погиб потому, что был несроден революции. Но во имя будущего она навсегда усыновит его.
Троцкий не поверил, что записка адресована Эрлиху. Это согласуется с анализом стихотворения, сделанного вот здесь:
http://first-step.narod.ru/SB-20/Esenin-4.htm
Более того, Троцкий тут же усиливает этот момент, говоря, что Есенин погиб. Это явный намек на то, что официальной версии не стоит верить.
- GAS
- Мастер
- Сообщений: 620
- Зарегистрирован: 12:10:43, Пятница 19 Май 2006
- Откуда: Москва
Margo » 19:21:51, Понедельник 31 Июль 2006
Кстати, Троцкий не налегает на версию о самоубийстве. Он обошел причину смерти, сказав, что "Мы потеряли Великого поэта". Троцкий неплохо отзывался о Есенине. Возможно, он знал истинную причину смерти, но не хотел подтанцовывать вместе со всеми, насвистывая о самоубийстве.
Без поэзии чувств и любовный роман - проза ©
-
Margo - Супер-Профи
- Сообщений: 4881
- Зарегистрирован: 14:56:38, Пятница 25 Ноябрь 2005
- Откуда: Рига
Кто сейчас на форуме
Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 70