Модераторы: perpetum, Дмитрий_87, Юлия М., Света, Данита, Татьяна-76, Admin
Клюев Николай Алексеевич — поэт. Очень интересный, умный человек, не менее хитрый, прикидывающийся добродушным, благожелательным простачком. Говорил елейным голоском, к кому бы ни обращался — излюбленным его обращением было “кутенька-ляля”.
Как-то мы проходили с Павлом мимо Никитских ворот, и он предложил мне зайти к Клюеву. Я, конечно, охотно согласилась. Жил он в Гранатном переулке и мы несколько раз встречались у Клычкова. Мне много рассказывали о его квартире, где бывали такие именитые люди, как С. Есенин, С. Клычков, П. Орешин и многие другие “крестьянские поэты”, как их называли. Вошли во двор, повернули налево и подошли к двери, спускавшейся на две-три ступени вниз. Павел постучал, и двери моментально открыли. На пороге стоял красивый юноша в русской рубашке, постриженный в “скобку”. Мне почему-то показалось, что он был в лапотках. Он вежливо попросил нас зайти, но сказал, что Николая Алексеевича нет дома. Я вошла как в музей. Это была небольшая кухонька, слева плита, меня поразил четырехугольный светлый самовар, стоявший на ней. Такой я видела в Оружейной палате, он принадлежал полководцу Суворову. Справа вешалка, под ней на полу валялся цилиндр, как мне сказал Павел, “в знак протеста цивилизации Клюев бросил его на пол”. Потом вошли в комнату, так как она находилась в подвальном этаже, подоконники были очень высокие. Два окна. С левой стороны находилась стеклянная горка, сплошь заставленная фарфоровой посудой. Павел указал на изумительно красивые чашки и добавил — “времен Екатерины”. Справа под окном — углом сходились две скамьи, между ними стол, все резной работы. Знатоки говорили, что это работа XVIII века. В самом углу — большой киот, заставленный иконами. Говорили, что у него даже есть икона работы Рублева. Между иконами большая лампада, в которую была опущена электрическая лампочка. Около скамьи небольшой столик и на нем пять-шесть толстых, объемистых книг, это были рукописные библии. Над столиком висел ковер, сшитый из множества, вышитых цветными нитками, квадратиков. Они были и светлые, радужные, и темные — мрачные. Оказывается, на севере был такой обычай: перед свадьбой невеста должна вышить такой лоскут, на нем и сказывается ее настроение, как она — счастлива или нет. Когда лоскуты подобраны и сшиты, коврик подбивается рысьим мехом и дарится шаману. Откуда у Клюева этот ковер, не знаю. У входа в комнату печь, голландка, вся она рукой Клюева расписана цветными красками под изразцы в русском стиле. Потом небольшая спальня, подушки чуть не до потолка. В углу киот, также заставленный иконами. Когда мы с Павлом сидели за столом, из кухни вышел этот юноша с большим деревянным блюдом с виноградом, через обе руки было переброшено вышитое полотенце, как полагалось подавать кушанье в Древней Руси. Вскоре мы дружески простились и ушли. До сих пор до мельчайших подробностей помню эту квартиру-музей.
Связанные своим литературным прошлым и общими для них потерями (Блок, Гумилев), Клюев и Ахматова не раз встречаются в середине 20-х гг., чаще всего – у знакомых. О взаимоотношениях Клюева и Ахматовой в 20-е гг рассказывали нам очевидцы их встреч – поэт В. А. Рождественский, литературовед В. А. Мануйлов и другие. Однажды у Клюева в его комнате на улице Герцена собрались гости, кроме Ахматовой была приглашена и С. А. Толстая – вдова Есенина. ("Вечер двух вдовствующих императриц", – произнес Клюев). В тот вечер Ахматова читала старые стихи, а Софья Толстая рассказывала о настроениях Есенина в конце 1925 г. (перед его отъездом в Ленинград). В другой раз Клюев – в присутствии Ахматовой – читал сочиненную им сказку о коте Евстафии и мышке Степанидке и одновременно демонстрировал свои "сверхъестественные" способности (шептал коту на ухо какие-то слова, и тот ему повиновался). Ахматова реагировала спокойно, хотя слегка отстраненно.
Сохранилась также фотография, сделанная, видимо, в конце 1925 г. на юбилее М. А. Кузмина (в связи с 50-летием). Мы видим здесь многолюдную группу гостей, среди них – Ахматову, Вагинова, Клюева, Кузмина, Лозинского, Тихонова, Хармса, Федина и др. (Существует несколько вариантов этого группового снимка.)
Известно также несколько отзывов Ахматовой и Клюева друг о друге; все они проникнуты глубоким уважением. Так, Ахматова сказала однажды П. Н. Лукницкому, что "Клюев, Мандельштам, Кузмин – люди, о которых не говорить дурное. Дурное надо забыть".
Отношение Клюева к Ахматовой иллюстрирует такой эпизод:
"Она <Ольга Берггольц> рассказывала, как в юности, когда она еще писала слабенькие стихи "под Есенина", у нее знакомый, начинающий поэт, который знал Клюева. Он повел ее к старику. Дверь открыл какой-то отрок в поддевке. Борзые собаки. Множество икон и лампад. Клюев говорил: "Читайте, девушка, стихи". Я читала, он слушал. Потом встал и сказал: "Орел Сафо над вами парит. Сами не знаете, кем будете... Идите к Анне, Анне Ахматовой.. Держитесь ее советов". Вот она и пошла..."
Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 59