С.А. Есенин Материалы к биографии

Модераторы: perpetum, Дмитрий_87, Юлия М., Света, Данита, Татьяна-76, Admin

Сообщение natico » 20:36:09, Четверг 14 Октябрь 2010

27 апреля 1916 года Полевой Царскосельский военно-санитарный поезд №143 Ея Императорского величества Государыни императрицы Александры Федоровны выехал в свою 30 поездку. Есенин был санитаром этого поезда и нёс службу в шестом вагоне. Вместе с Есениным на том же поезде в Евпаторию отправились: евпаторийский городской голова С.Э.Дуван, любимая фрейлина императрицы Анна Вырубова, управляющий лазаретами Царского Села полковник С.Н.Вильчковский (автор знаменитого путеводителя по Царскому Селу), уполномоченный императрицы по поезду №143 Д.Н.Ломан, а также состоящие в штате поезда - артист и чтец В.В.Сладкопевцев, художник Г.И.Нарбут, сын Г.Распутина Дмитрий Новых-Распутин.

А ещё, читая воспоминания Паустовского, я нашла интересный отрывок. Паустовский тоже служил санитаром в военном поезде. Это было в 1914 году. Незнаю, был ли поезд, в котором служил Паустовский таким же "фирменным", с пульмановскими вагонами, как тот, в котором служил Есенин. Но обязанности и будни обоих санитаров наверняка были похожими. Вот отрывок из воспоминаний Паустовского:

У каждого из нас, санитаров, был свой пассажирский вагон на сорок
раненых. Делом чести считалось "надраить" свой вагон до корабельного блеска,
до такой чистоты, чтобы старший врач, член Государственной думы Покровский,
осматривая поезд перед очередным рейсом, только ухмыльнулся бы в свою русую
эспаньолку и ничего не сказал. А Покровский был строг и насмешлив.
Я боялся первого рейса. Я не знал, справлюсь ли с тем, чтобы обслужить
сорок человек лежачих раненых. Сестер на поезде было мало. Поэтому мы,
простые санитары, должны были не только обмыть, напоить и накормить всех
раненых, но и проследить за их температурой, за состоянием перевязок и
вовремя дать всем лекарства.
Первый же рейс показал, что самое трудное дело -- это кормление
раненых. Вагон-кухня был от меня далеко. Приходилось тащить два полных ведра
с горячими щами или с кипятком через сорок восемь дверей. Тем санитарам,
вагоны которых были около кухни, приходилось отворять и захлопывать за собой
всего каких-нибудь десять -- пятнадцать дверей. Мы их считали
счастливчиками, завидовали им и испытывали некоторое злорадное
удовлетворение лишь оттого, что множество раз в день протаскивали через их
вагон свои ведра с едой и при этом, конечно, кое-что поневоле расплескивали.
А "счастливчик" елозил по полу с тряпкой и, чертыхаясь, непрерывно, за нами
подтирал.
Первое время эти сорок восемь дверей приводили меня в отчаяние. Были
двери обыкновенные, открывавшиеся внутрь, и были двери выдвижные -- в
вагонных тамбурах. Каждую дверь нужно было открыть и закрыть, а для этого
поставить на пол полные ведра и стараться ничего не разлить. Поезд шел
быстро. Его качало и заносило на стрелках, и, может быть, поэтому переходы
по стрелкам, когда вагоны вдруг шарахаются в сторону, я не люблю до сих пор.
Кроме того, надо было торопиться, чтобы не остыли щи или чай, особенно
зимой, когда на обледенелых открытых переходах из вагона в вагон выл,
издеваясь над нами, режущий ветер и ничего не стоило поскользнуться и
полететь под колеса.
Если к этому прибавить, что ходить в кухню нужно было не меньше
двенадцати раз в день (за хлебом и посудой, за чаем, за щами, за кашей,
потом с грязной посудой и ведрами и так далее), то станет понятно, как мы
проклинали того, давно уже мирно почившего изобретателя, который придумал в
каждом вагоне не меньше шести, а то и все восемь дверей.
Мы благодарили небо, когда время кормления раненых совпадало со
стоянкой. Тогда мы выскакивали со своими ведрами из вагонов и мчались вдоль
поезда по твердой земле, а не по виляющим вагонным полам.
Сову разъясняю
Аватар пользователя
natico
Мастер
 
Сообщений: 923
Зарегистрирован: 12:11:41, Суббота 24 Апрель 2010
Откуда: Сургут

Сообщение Taurus » 11:13:21, Суббота 16 Октябрь 2010

Да уж, трудны были будни санитаров. Два ведра кипятка через 48 дверей на ходу :shock:, тут стаканчик то через вагон пронести для меня подвиг :lol:

Вот еще по теме, в статье Мешкова В.А. "Сергей Есенин побывал в Евпатории" есть фото
Изображение

С пояснениями:
В архиве семьи Афанасьевых, глава которой Кирилл Афанасьев с 1915 г. заведовал Рентгенкабинетом госпиталя, сохранилась фотография, запечатлевшая доставку раненых к воротам госпиталя. Это дает представление о работе санитаров.
Заметим, что слева на переднем плане светловолосый парень без фуражки, фигурой, ростом, формой головы, напоминает Сергея Есенина. Конечно, оснований категорически утверждать, что это он, пока нет.


Кому интересно вот ссылка на статью полностью (у нас на сайте не нашла) http://esenin.niv.ru/esenin/mesta/evpatoriya.htm
"У жизни тяжелые кулаки. Это надо знать и твердо помнить.
А мы, как простачки-дурачки, не только отчаянно воем, когда она сворачивает нам челюсть, но еще и удивляемся."


(А.Мариенгоф)
Аватар пользователя
Taurus
Супер-Профи
 
Сообщений: 2623
Зарегистрирован: 10:14:11, Четверг 30 Ноябрь 2006
Откуда: Е-бург

Сообщение лена » 22:33:57, Пятница 21 Январь 2011

это отрывок из книги "Отец Арсений"

Вначале, как всегда после чаепития, разговор был общий, но кто-то из сидящих женщин упомянул поэта Блока, а потом Сергея Есенина, при этом было сказано, что они верили в Бога и были в душе православными. Отец Арсений осмотрел сидящих и сказал: «Это очень интересная и нужная тема». – И обратился к неизвестному мне человеку со шрамом на лице: «Илья Сергеевич долгие годы вращался в литературной среде и хорошо знал многих поэтов первой четверти двадцатого века, в том числе упомянутых Блока и Есенина. Прошу Вас, Илья Сергеевич, рассказать о поэтах «серебряного века» и об их отношении к Богу, Церкви и православию. Илья Сергеевич, пожалуй, как никто другой знает эту проблему».
Илья Сергеевич ровным голосом начал рассказывать
Сергей Есенин, конечно, обладал гениальностью поэта, глубочайшей лиричностью, тонкостью восприятия, любовью к природе (рябине, березке, клену, к глупому жеребенку), но не имел умственного кругозора, знания его были поверхностные, заимствованные из услышанных разговоров. Философский багаж его ума был убог и беден. В стихах часто он упоминал Иисуса Христа, Бога, Пресвятую Богородицу, некоторых святых, что-то знал из Евангелия и Библии (учился в церковно-приходской школе) и вставлял в строки своих стихов или цитировал эти священные книги, то опираясь на них, то подвергая поруганию. От христианства, Иисуса Христа, Церкви, православия он отрекся еще в 1918 г., написав оскорбительно кощунственное стихотворение, называемое «Инония», и никогда не считал написанное ошибкой.

Особенностью Есенина была гениальная, непревзойденная лиричность, обращенная к природе, женщине, любимому человеку, к селу, деревне, – думаю, подобных поэтов в России нет. Когда он писал стихи, на него нисходило озаряющее творческое вдохновение, даже не всегда понятное и ему самому, но если стихи или поэма были уже написаны, он становился ограничен, беден, бессодержателен, тускл, пока не наступал новый всплеск поэтической энергии, дающей возможность написать новый лирический шедевр. Отрицательное влияние Есенина на молодежь было огромным, оно характеризуется не только словом «есенинщина», выражавшим разгул и буйство, но и духовным воздействием его антихристианских мыслей и взглядов.


:evil:
лена
Мастер
 
Сообщений: 631
Зарегистрирован: 22:11:36, Понедельник 07 Июнь 2010

Сообщение Helga » 00:11:05, Суббота 22 Январь 2011

но не имел умственного кругозора, знания его были поверхностные, заимствованные из услышанных разговоров. Философский багаж его ума был убог и беден.


....., мде...

Лена, а что за книга? Кто автор?
Жизнь не стоит на месте - она постоянно проваливается в прошлое.
Аватар пользователя
Helga
Профи
 
Сообщений: 1783
Зарегистрирован: 14:13:09, Воскресенье 11 Январь 2009
Откуда: Россия

Сообщение лена » 11:12:38, Суббота 22 Январь 2011

Я это нашла в интернете о поэтах серебрянного века , думала что-то интересное почитаю , а прочитала и тошно стало... ну и решила поделиться.
Вот ссылка :
http://www.wco.ru/biblio/books/arseny1/main.htm
Последний раз редактировалось лена 14:47:08, Понедельник 24 Январь 2011, всего редактировалось 1 раз.
лена
Мастер
 
Сообщений: 631
Зарегистрирован: 22:11:36, Понедельник 07 Июнь 2010

Сообщение Ольга » 12:55:19, Суббота 22 Январь 2011

но не имел умственного кругозора, знания его были поверхностные, заимствованные из услышанных разговоров. Философский багаж его ума был убог и беден.


:shock: аж подпрыгнула от неожиданности. Разве мог "Ключи Марии", например, написать человек с такой характеристикой умственного кругозора?
Аватар пользователя
Ольга
Читатель
 
Сообщений: 80
Зарегистрирован: 10:47:05, Понедельник 06 Сентябрь 2010
Откуда: Москва

Сообщение natico » 15:07:23, Суббота 22 Январь 2011

Ольга писал(а):
но не имел умственного кругозора, знания его были поверхностные, заимствованные из услышанных разговоров. Философский багаж его ума был убог и беден.


мне всегда смешно и даже как-то умилительно читать подобные высказывания. Конечно, Есенин не имел умственного кругозора, тем более такого, каким, видимо, обладал Илья Сергеевич. Уж Илья то Сергеевич вне всяких сомнений был человеком великого ума, кругозора и эрудиции. И именно он, Илья Сергеевич, мог лишь мельком взглянув на Есенина, сказать, что стихи его гениальны, но ограниченный умственноотсталый Есенин, черпающий знания из разговоров "старших" на кухне, конечно, сам по себе заурядная, бессодержательная личность. Вот то ли дело Илья Сергеевич!!! Золото, а не человек!
:evil: :evil: :evil:
Как говорит моя бабушка: "У дурного попа - дурная молитва".
Сову разъясняю
Аватар пользователя
natico
Мастер
 
Сообщений: 923
Зарегистрирован: 12:11:41, Суббота 24 Апрель 2010
Откуда: Сургут

Сообщение лена » 22:06:03, Воскресенье 23 Январь 2011

Ольга , я думаю , что Илья Сергеевич просто не читал "КЛЮЧИ МАРИИ" , скорее всего , что и понятия не имел о таком сочинении Сергея Есенина
Философский багаж его ума был убог и беден
лена
Мастер
 
Сообщений: 631
Зарегистрирован: 22:11:36, Понедельник 07 Июнь 2010

Сообщение Ольга » 22:29:26, Воскресенье 23 Январь 2011

лена писал(а):Ольга , я думаю , что Илья Сергеевич просто не читал "КЛЮЧИ МАРИИ" , скорее всего , что и понятия не имел о таком сочинении Сергея Есенина
Философский багаж его ума был убог и беден


Возможно :) Но даже по его литературоведческим статьям можно было сказать, что писал их человек далеко не глупый. Поэтому очень сильно удивилась, прочитав такую характеристику.
Аватар пользователя
Ольга
Читатель
 
Сообщений: 80
Зарегистрирован: 10:47:05, Понедельник 06 Сентябрь 2010
Откуда: Москва

Сообщение лена » 22:44:31, Воскресенье 23 Январь 2011

Я давно ничему не удивляюсь, ведь таких Ильёв Сергеевичей много - много.
А Сергей Есенин только один.

Конечно, Есенин не имел умственного кругозора, тем более такого, каким, видимо, обладал Илья Сергеевич. Уж Илья то Сергеевич вне всяких сомнений был человеком великого ума, кругозора и эрудиции. И именно он, Илья Сергеевич, мог лишь мельком взглянув на Есенина, сказать, что стихи его гениальны, но ограниченный умственноотсталый Есенин, черпающий знания из разговоров "старших" на кухне, конечно, сам по себе заурядная, бессодержательная личность. Вот то ли дело Илья Сергеевич!!! Золото, а не человек!

Наташа , ты меня рассмешила.
лена
Мастер
 
Сообщений: 631
Зарегистрирован: 22:11:36, Понедельник 07 Июнь 2010

Сообщение natico » 20:44:18, Вторник 01 Март 2011

По словам Эрлиха, Есенин якобы признавался ему:
“Знаешь, есть один человек... Тот, если захочет высечь меня, так я сам сниму штаны и сам лягу! Ей-Богу, лягу! Знаешь – кто? – он снижает голос до шепота: – Троцкий!”

вот не знаю как вам, а мне всегда казалось это признание каким-то странным, ну не то что бы Эрлих его придумал от себя, а вообще просто - чего это Есенину выражать своё отношение к Троцкому в такой странной форме?
Сравните, в интернете можно найти фразу, якобы принадлежавшую Троцкому:
"мы так сильны, что если мы заявим завтра в декрете требование, чтобы все мужское население Петрограда явилось в такой-то день и час на Марсово поле, чтобы каждый получил 25 ударов розог, то 75 процентов тотчас бы явилось и стало бы в хвост и только 25 процентов более предусмотрительных подумали запастись медицинским свидетельством, освобождающим их от телесного наказания..."

по крайней мере, многие пишут о том, что это отрывок из брошюры Троцкого Октябрьская Революция. Но по одной из ссылок я нашла, что всё-таки эти слова приписал Троцкому в своих воспоминаниях Николай Давидович Жевахов (Джавахишвили), а Троцкий вроде такого не говорил.
Может, если Есенин и говорил что-то подобное, он имел в виду как раз эти слова Троцкого?
Сову разъясняю
Аватар пользователя
natico
Мастер
 
Сообщений: 923
Зарегистрирован: 12:11:41, Суббота 24 Апрель 2010
Откуда: Сургут

Сообщение лена » 22:00:11, Вторник 01 Март 2011

Да , как-то неприятно думать , что великий Есенин такое говорил , и с какой стати он должен был-бы проходить через такое унижение перед каким-то моральным уродом - Троцким , но если он такое и говорил на самом деле , то я не думаю , что он бы согласился на самом деле на такое , просто , наверное сказал...
Мы все иногда глупости говорим , вот и он сказал ...
лена
Мастер
 
Сообщений: 631
Зарегистрирован: 22:11:36, Понедельник 07 Июнь 2010

Сообщение Данита » 05:32:48, Среда 02 Март 2011

Мда.... На Есенина больше походит "Не вернусь в Россию, пока там правит Лейба Бронштейн".... А не этот бред :)
Аватар пользователя
Данита
Супер-Профи
 
Сообщений: 6400
Зарегистрирован: 17:14:58, Четверг 02 Март 2006

Сообщение Аннета » 09:23:26, Суббота 04 Май 2013

Глава из книги Ройзмана -"Все что помню о Есенине."
Комиссар Чрезвычайного отряда отпустил меня по делам клуба на
три дня в Москву. Естественно, я хотел повидаться с Есениным и рассказать ему
обо всем, что произошло в Тарасовке и было связано с его именем.

В первый же день я поспешил в Богословский переулок (ныне
улица Москвина), но мне сказали, что он ушел с Мариенгофом в «Стойло».
Действительно, я застал их за обедом. (Кстати, на столе стояла только бутылка
лимонной воды). Я подсел к их столику, мне также подали «дежурный» обед (такие
обеды полагались работающим в «Стойле» членам «Ассоциации»). Я стал
рассказывать, как читал «Песню о собаке» бойцам отряда, потом начал говорить о
приходе на строительную площадку клуба М. И. Калинина и В. Д. Бонч-Бруевича.
Смотрю, Сергей сделал большие глаза, и я невольно посмотрел туда, куда он
взглянул. В «Стойло» входили друзья Есенина: П. Орешин, С. Клычков, А. Ганин. В
это время Мариенгоф пошел к буфетной стойке за новой бутылкой лимонной воды.

— Завтра в час дня приходи в наш магазин,— тихо
проговорил Сергей и стал, улыбаясь, пожимать руки пришедшим поэтам.

Поэты Ганин, Клычков, Орешин принадлежали к так называемым
новокрестьянским поэтам, некоторые из них одно время выступали вместе с
Есениным, были с ним в приятельских отношениях. По совести, теперь все они, как
их назвал Маяковский, «мужиковствующие», завидовали Сергею: и тому, что он пишет
прекрасные стихи, и что его слава все растет и растет, и что он живет безбедно.
Их довольно частые посещения «Стойла» имели несколько причин: во-первых, они
пытались доказать Есенину, что ему не по пути с имажинистами, и предлагали
организовать новую поэтическую группу с крестьянским уклоном, во главе которой
он встал бы сам. Это абсолютно не входило в намерение Сергея: он понимал, что
перерос крестьянскую тематику и выходит на дорогу большой поэзии; во-вторых, эти
три поэта всегда {65} приносили водку и приглашали Есенина выпить с ними: «Наше
вино, твоя закуска!». Сергей, по существу добрый, отзывчивый человек, не мог
отказать им.

От встреч с мужиковствующими его пытался отговорить
Мариенгоф. Как-то Шершеневич, Грузинов, я говорили на ту же тему с
«мужиковствующими», но они заявили, что мы боимся ухода Есенина из «Ордена
имажинистов», и продолжали свое. Им было известно, в каких истинно дружеских
отношениях состояли в ту пору (1920 год) Сергей и Мариенгоф, и они сочинили
такое двустишие:



Есенин последний поэт деревни.

Мариенгоф первый московский дэнди.



Действительно, высокий красивый Анатолий любил хорошо
одеваться, и в тот двадцатый год, например, шил костюм, шубу у дорогого, лучшего
портного Москвы Деллоса, уговорив то же самое сделать Сергея. Они одевались в
костюмы, шубы, пальто одного цвета материи и покроя.

У «мужиковствующих» неприязнь к Мариенгофу росла не по дням,
а по часам. Как-то Дид-Ладо нарисовал карикатуры на Есенина, изобразив его
лошадкой из Вятка, Шершеневича—орловским рысаком, Мариенгофа—породистым
конем—Гунтером. С этой поры «мужиковствующие» спрашивали:

— Ну, как поживает ваш Анатолий Гунтер? Конечно, в то время
никто из имажинистов не предполагал, какой подлый подвох последует с их стороны
по отношению к Сергею. А пока что, по настоянию Есенина, вышло несколько
сборников, где с участием его и Мариенгофа были напечатаны стихи
«мужиковствующих» (Конница бурь. Сб. первой и второй. Изд-во МТАХС и ДИВ, 1920.
).

Я выкроил время так, что ровно в час дня вошел в книжную
лавку артели художников слова на Б. Никитской, дом № 15. Есенин разговаривал с
Мариенгофом, который показывал ему какую-то книгу.

— Иди в салон, — сказал Сергей, — я сейчас! «Черт! — подумал
я.— Он не хочет, чтобы даже Анатолий слышал!» {66}

Я поднялся на второй этаж, где был салон—место приема поэтов,
писателей, работников искусства, приходящих в книжную лавку, чтобы поговорить,
поспорить по поводу купленной книги или еще по какой-либо причине.

Когда Есенин пришел в салон, признаюсь, я без обиняков
спросил его, почему он делает тайну из того, что говорят о нем члены
правительства и ЦК партии.

— Садись! — предложил он. И задал мне вопрос:— Ты в Союзе
поэтов бываешь?

— Бываю. Верней, бывал. Сейчас редко захожу.

— Как относятся к тебе молодые поэты?

— Да по-разному. Дир Туманный — хорошо. Рюрик Рок все
допытывается, как я попал в имажинисты. Я говорю: прочитали стихи — приняли.

— Допытывается? Наверно, метит к нам?

— А он это не скрывает!

— Ладно! Буду выступать, скажу о ничевоках. Попляшут. Только
напомни!

И, выступая в клубе поэтов, сказал улыбаясь:

— Меня спрашивают о ничевоках. Что я могу сказать? — и
закончил под аплодисменты: — Ничего и есть ничего!..

Есенин положил руки в карманы брюк и стал медленно шагать по
салону. Я молчал.

— Ты Пушкина знаешь? — вдруг спросил он, останавливаясь
передо мной.

— Как будто! Читал о нем Белинского, Писарева. Недавно
Айхенвальда!

— «Моцарта и Сальери» читал?

—Да!

— Триста с чем-то строк. А мысли такие, что перевесят
сочинения другого философа. Помнишь, что говорит Сальери? — Сергей, подчеркивая
нужные места, великолепно прочел вслух:



Нет! Не могу противиться я боле

Судьбе моей; я избран, чтоб его

Остановить,— не то мы все погибли,

Мы все, жрецы, служители музыки, ...

Не я один с моей глухою славой...

Что пользы, если Моцарт будет жив

И новой высоты еще достигнет?



Есенин прочитал монолог до конца, походил по салону,
посмотрел на меня и повторил: «Не то мы все {67} погибли, мы все, жрецы,
служители музыки».— И добавил: — Видишь, один гений Моцарт губит все
посредственности!

— За них Сальери мстит Моцарту ядом, — подхватил я.


Сергей улыбнулся и покачал головой:

— Я хотел встретиться с Леонидом Андреевым — не удалось! А ты
разговаривал с ним, и он советовал тебе больше читать.

— Я и читаю. Но ведь что получается: учусь в университете,
служу, пишу стихи, теперь вот работаю в «Ассоциации? и немного в Союзе поэтов.
Времени-то не хватает!

— Это Пушкин написал, что Сальери отравил Моцарта. На самом
деле это легенда. Да и для чего Сальери так поступать? Он был придворным
капельмейстером, купался в золоте. А сильных покровителей у него было до
дьявола! Этот человек пакостил Моцарту, как только мог.— Есенин поднялся со
стула, оперся руками о стол. — Oт Сальери ничего не осталось, а от
Моцарта...

Он подошел к одному из окон салона, где на подоконниках
лежали навалом книги, покопался в них, вынул толстую, в переплете, и подал мне.
Это был краткий энциклопедический словарь Павленкова.

— Если денег нет, потом отдашь! — заявил он. — Теперь
рассказывай!

Когда я закончил, он задал несколько вопросов, потом мы
спустились вниз, он подошел к лестнице, стоящей возле полок, передвинул ее и
полез на самый верх. Там он достал стоящие за томами несколько своих книжек,
надписал их и попросил передать по назначению. (Просьбу я выполнил. Бывшему на
Юго-Западном фронте Ф. Э. Дзержинскому оставил книги на его даче.)

Провожая меня из книжной лавки и отпирая дверь, Есенин взял
меня за плечо и задержал:

— Зависть легко переходит в ненависть,— тихо проговорил он. —
Самый близкий друг становится яростным врагом и готов тебя сожрать с
кишками...

Думаю, что читатели, хоть немного знакомые с биографией
Есенина, вместе со мной скажут, что его слова оказались пророческими...

{68} Когда к обеду я вернулся домой, в моей комнате сидел
Грузинов. Имажинисты часто переступали через порог моей комнаты. Ларчик
открывался просто: не только устав «Ассоциации вольнодумцев», но бланки, штамп,
печать хранились у меня. («Орден имажинистов» не был юридическим лицом и не имел
своей печати.) В двадцатые годы то и дело требовались всяческие справки,
удостоверения, заверенные копии документов. В моей «канцелярии» с пишущей
машинкой это делалось с предельной скоростью.

Грузинов пришел за справкой для домового комитета.
Разговаривая с ним, я подивился, как это Есенин наизусть прочел Пушкина.
Говорили, он знает только «Слово о полку Игореве» да священные книги! Иван
усмехнулся:

— Ты думал, он мужичок-простачок? Нет, брат, он себе
на уме.

Хитра-ай!

И объяснил, что Сергей может прочесть не только Пушкина, но и
Лермонтова, Баратынского, Фета...

— Да чего там!..— продолжал с увлечением Иван;— Он прозу
знает: лермонтовскую «Тамань», вещи Гоголя. И знаком с новыми стихами Блока,
Маяковского, Пастернака, Мандельштама. Хитра-ай! — повторил Грузинов.

— Погоди! Старое он читал раньше. А когда успел новое?

— Ты у него сам спроси!

Мне не пришлось спрашивать Сергея. Вскоре я встретил его на
Б. Никитской, идет — веселый.

— Ты чего это, Сережа?

Есенин рассказал, что члены артели художников слова
настаивали на том, чтоб он ежедневно дежурил по несколько часов за прилавком.
Сергею это было не по душе и, выбрав какую-нибудь интересную книгу, он влезал по
лестнице наверх, усаживался на широкой перекладине и читал. Но было известно,
что многие покупатели и покупательницы заходят в лавку не только с целью купить
что-нибудь, но еще и поглазеть на Есенина, взять у него автограф, а иногда
попросить прочесть их вирши и сказать свое мнение. Если поэт сидел где-то под
потолком, то снаружи в окно никто его не видел и в лавку не заходил. Или
появлялся для того, чтобы справиться, когда торгует Есенин. Члены артели насели
на него, и он нет-нет да становился за прилавок и отпускал книги.

— Понимаешь, — рассказывал он, — стало мне невмоготу; Утром
хорошую книгу купим, к вечеру обязательно {69} продадим, а прочитать ее вот как
надо, — и он приложил правую руку ребром ладони к горлу. — Думал я, как
избавиться от такой напасти, и удумал.— В глазах Сергея .заблестели голубые
огоньки. — Пришла широкая дама в хивинках. Нет ли у вас романов Боборыкина? — Да
как вам не совестно читать Боборыкина, говорю. У него же одна вода и та мутная!
Она на дыбы! Как это так? У Боборыкина чудный роман «Китай-город»! Может быть,
Китай-город ничего, а остальные — дрянь! Кстати, «Китай-города» у нас нет! Она
повернулась, ушла и хлопнула дверью.

Есенин заразительно смеется.

— И набросились же на меня! На полках-то три комплекта
сочинений Боборыкина гниют!.. Скандал!

Теперь у Есенина глаза — голубые сияющие звезды. ...

— Как-то зашел покупатель, — продолжает он, — и спросил, нет
ли стихов Бальмонта? Я сочувственно спрашиваю: — Как вы дошли до такого тяжелого
состояния?

— А что? — удивился покупатель.

— Бальмонт—это же Иза Кремер в штанах. И в нос нараспев: «В
моем саду мерцают розы»...

Рассказывая об этом, Сергей от удовольствия зажмурился и,
прижав ладонь к правой щеке, продолжал:

— Мать честная, что делалось! Этот дядя сорвал с носа очки и
спрашивает: «На каком основании?» Я отвечаю: «Пишите Бальмонту слезницу!..»
Кожебаткин уговаривает дядю, Айзенштадт меня! Вечером мне говорят:

«Сергей Александрович! Эдак мы покупателей отучим! Лучше уже,
залезайте-ка на лестницу!.. Мы вас будем, показывать, как достопримечательность
Москвы!»

— Конечно, это Кожебаткин сморозил?

— Он! — отвечает Есенин и с мальчишеским задором
спрашивает:— Лихо я?

— Лихо, Сережа!

— Вот тебе и перекуем мечи на орала! — и он большим пальцем
правой руки отправляет свою отороченную соболем черно-плюшевую шапку на
затылок.

Я должен сделать пояснение, иначе у читателя может создаться
неправильное представление о том, что Есенин вообще отрицательно относился к
эстрадным певицам, как {70} к Изе Кремер, в свое время популярной, но
распевающей сентиментальные легкомысленные песенки.

Как-то Сергей говорил, что любит народные песни Надежды
Плевицкой (Дежки Винниковой) — он во время первой мировой войны не только слушал
ее в Петрограде, но и заходил к ней домой вместе с Клюевым, и читал ей свои
стихи. Об этом пишет и артистка во второй части своих автобиографических
воспоминаний («Мой путь с песней». М., изд-во «Таир», 1930.).

— У Плевицкой хороши были песни курской деревни, где она
родилась, — объяснял Есенин. — Она и выступала в платье курской крестьянки. Я
помню ее «Лучинушку», «Лебедушку». Это наши песни, русские!

Теперь из воспоминаний Н. В. Плевицкой известно, что, кроме
Есенина, ее песнями восхищался Л. В. Собинов, который даже выступал с ней в
дуэте «Ванька-Танька». Высоко ценил ее талант Ф. И. Шаляпин, разучивший с ней
песню: «Помню, я еще молодушкой была». К. С. Станиславский учил со, как нужно
«настраивать» себя, если нет настроения петь. С. В. Рахманинову так понравилась
песня Плевицкой «Белолица», что он написал к ней аккомпанемент. Курскую же
хороводную «Румяницы, беляницы вы мои», записанную с голоса певицы, Рахманинов
обработал и включил в цикл «Три русские песни» для хора и оркестра, оп. 41
(1926)... (И. Нестьев. Звезды русской эстрады. М., «Советский композитор», стр.
89.).

Конечно, не надо забывать, что Есенин любил и цыганские песни
— старинные, таборные. Об этом рассказывал мне приятель Сергея А. М. Сахаров.
Слушал эти песни Есенин и в Москве, и в Баку, о чем свидетельствует фотография
(1921 г.), помещенная в этой книге. Да и сам Сергей в одном стихотворении
рассказывает о приключившемся с ним случае во время его пребывания у цыган:



Коль гореть, так уж гореть сгорая,

И недаром в липовую цветь

Вынул я кольцо у попугая —

Знак того, что вместе нам сгореть.

То кольцо надела мне цыганка.

Сняв с руки, я дал его тебе,

И теперь, когда грустит шарманка,

Не могу не думать, но робеть.



{71} Действительно, попугай у гадалки-цыганки вынул Сергею
обручальное кольцо. Это было накануне женитьбы Есенина на С. А. Толстой, и он
подарил это дешевенькое колечко своей невесте, которая и носила его. Однако
следует обратить внимание на последнюю строфу этого стихотворения, в которой
поэт сомневается — не отдаст ли нареченная это кольцо кому-нибудь другому:



Ну и что я! Пройдет и эта рана.

Только горько видеть жизни край.

В первый раз такого хулигана

Обманул проклятый попугай.

С. Е с е н и н. Собр. соч., т. 3, стр. 75.



Разве из этих строк не следует, что дальновидный Есенин еще
до женитьбы чувствовал непрочность брака с С. А. Толстой? Так и было
впоследствии, о чем расскажу потом.

И следует еще раз напомнить, что в юности Сергей обожал песни
своей матери Татьяны Федоровны, своих сестер, особенно младшей Шуры. Он и сам,
когда у него собирались гости или, находясь в гостях, не упускал случая спеть
хором любимые им песни: «Прощай, жизнь, радость моя» или «Нам пора расстаться,
мы различны оба» (А. Есенина. Родное и близкое. М., «Советская Россия» 1968,
стр. 65.)

Я шел от Пречистенских (Кропоткинских) ворот к Никитским. На
бульварах голые деревья стояли по колено в снегу, по мостовой плелись на санях
редкие извозчики, покрикивая и постегивая своих отощавших лошадей, а ближе к
тротуару москвичи-счастливцы везли на саночках только что выданные
учрежденческие пайки. Окна в верхних этажах домов кой-где были забиты фанерой,
внизу на стенах клеили манифесты, приказы и экстренные выпуски газет, в воротах,
еще обитых досками, продавали полученную по карточкам махорку и газету для
цигарок. Напялив на себя две кофты, две юбки, шубу, надев валенки и повязав
голову платками, расторопная тетка торговала у Арбатских ворот пшенной кашей:
поставила кастрюлю на жаровню, села на низкий стульчик и юбками прикрыла свое
торговое заведение.

{72} От Никитских ворот я пошел мимо кинотеатра «Унион»
(ныне Кинотеатр повторного фильма) и нагнал Есенина. Он увидел в моих руках
стопку книг, журналов, брошюр и спросил:

— Что несешь?

— Я случайно встретился с графом Амори.

—С графом Амори? — удивился он. — Зайдем к нам!

Разговор происходил неподалеку от книжной лавки «Артели
художников слова», и мы вошли туда. Есенин сказал, что сейчас я расскажу о графе
Амори. Кожебаткин в выутюженном, но повидавшем виды костюме, в белой манишке и
воротничке, в коричневом галстуке, потер худые руки и пустил первую стрелу
иронии:

— Ах, великий писатель земли русской еще изволит
здравствовать!

Айзенштадт, сняв очки, склонив голову и приблизив какую-то
старинную книгу почти к левому уху, рассматривал одним глазом пожелтевшие
страницы. Он тоже был в чистеньком старом костюме, в шерстяном жилете и
уцелевшем от довоенных времен черном галстуке бабочкой.


— Нет, эту книгу не возьмем, — сказал Давид Самойлович
женщине и ответил Есенину: — Иду, иду!

Я не был подготовлен к тому, чтобы рассказывать о графе
Амори. Да и знал о нем немного. В дореволюционное время граф выпускал
продолжение романов: «Ключи. счастья» Вербицкой, «Ямы» Куприна, «Похождения
мадам X» и т. п.

Я начал свой рассказ с того, что был в общежитии
революционного Военного совета у Пречистенских ворот.

— Заходил к старому другу? — спросил Кожебаткин
ехидно.

— Заходил по делу устного сборника, — ответил я, —
который веду в клубе Реввоенсовета.

Потом, продолжал я, пошел в буфет общежития, а у меня под
мышкой были первые сборники, изданные имажинистами, и рукописные книжечки. Когда
я завтракал, ко мне подошел напоминающий провинциального актера мужчина среднего
роста, с брюшком, рыжий, с невыразительным лицом и хитрыми серыми глазками.
Глядя на мои сборники и книжечки, он спросил, не пишу ли я стихи. Услыхав
утвердительный ответ, мужчина отступил на шаг, отвесил церемонный поклон и
представился:

{73}

— Продолжатель сенсационных романов — граф Амори.

— Ах, сукин сын! — воскликнул Есенин так непосредственно и
весело, что мы захохотали.

А я, чтобы не растекаться по древу, сказал, что граф повел
меня в свой «кабинет», заставленный кастрюлями и бутылками, и дал мне «Желтый
журнал», который выпускал после Февральской революции. Есенин взял один номер и
прочел вслух:

«Ему, Бульвару, его Разнузданности, Бесстыдству улицы, где
все честнее и ярче, чем в тусклых салонах, мои искренние пожелания, мои мысли и
слова»...

— Почти манифест! — проговорил Айзенштадт.

Мариенгоф листал другой номер «Желтого журнала».

— Это не так плохо для графа, — сказал он и прочитал нам: —
«Когда мне говорят: вор! плагиатор! я вспоминаю глупую рожу рогатого мужа,
который слишком поздно узнал об измене жены».

—Циник! — произнес с возмущением Айзенштадт.— Наглый
циник!

— В философской школе циников был Диоген... — начал было
Мариенгоф.

—Днем с фонарем искал человека! — подхватил
Кожебаткин.

— Диоген был против частной собственности! — перебил его
Есенин.— Жил в глиняной бочке! А вы, Александр Мелентьевич, в плохо натопленной
комнате не желаете почивать!

Сергей взял из моей пачки брошюрку «Тайны русского двора»
(«Любовница императора»), которую граф Амори издавал в Харькове выпусками с
продолжением, пробежал глазами несколько строк и засмеялся:


— Вот разберите, что к чему? — предложил он. — «Зина
встречается с Распутиным, и, благодаря демонической силе, которую ученый мир
определил, как «половой гипноз», приобретает ужасное влияние на молодую
девушку»;

Мы засмеялись.

— Ты не знаешь, — спросил Сергей, — как настоящая фамилия
графа? — Пузырьков!

—Их сиятельство граф Пузырьков! — подхватил
Кожебаткин.

Я рассказал, что видел написанный маслом портрет {74} графа
Амори в золотой раме: граф в красных цилиндре и пальто, с большой рыжей
бородой.

Айзенштадт взял из моей пачки написанный красками от руки
плакатик: «Дешевые, вкусные обеды в столовой, напротив храма Христа спасителя, дом 2. Граф Амори»!

— Конец продолжателя сенсационных романов! — проговорил Давид
Самойлович.

Вдруг Есенин спросил, какой знаменитый писатель выпустил
первый том романа, а второй подложный издал прохвост вроде графа Амори. Все
молчали. Айзенштадт сказал, что кто-то издал продолжение романа Ариосто
«Неистовый Роланд». Но это не было ответом на вопрос Сергея, и, наконец, он
после большой паузы объяснил:

— Второй подложный том «Дон Кихота» Сервантеса выпустил некто
под псевдонимом Авельянеды. После этого вышел второй том «Дон Кихота»
Сервантеса...

И он стал с присущей ему горячностью поносить грабителей идей
и сюжетов, которые из-за своей алчности и бедности ума крадут, да еще уверяют,
что в мире нет ничего нового!..

— Вижу, Сергей Александрович,— заявил Айзенштадт,— вы не зря
забираетесь по лестнице под потолок!

— Сергей Александрович хочет, чтоб его кругозор был возможно
выше! — поддержал его Кожебаткин.

Оба сказали правду: для Есенина книжная лавка художников
слова была одним из его университетов. Через мои руки в очень скромной лавке
Дворца искусств проходило немало замечательных книг. Во много раз больше
поступало их на полки «Художников слова», и, разумеется, Сергей не пропускал их
мимо.

Когда я уходил, увидел, что он, взяв с полки какую-то книгу в
серой обложке, собирается лезть наверх. Я заглянул на обложку: это были
«Персидские лирики», вышедшие в издании Собашниковых в 1916 году. Эту даже по
тем временам редкую книгу я видел у Есенина и дома в Богословском переулке. Он
сказал мне:

— Советую почитать. Да как следует. И запиши, что
понравится.

Я проштудировал переводы с персидского академика Ф. Е. Корша,
после его смерти отредактированные профессором А. Е. Крамским и дополненные
переводами И. П. Умова. Я вернул книгу Есенину, он, как потом говорила Галя
Бениславская, не раз читал ее и знал почти {75} наизусть. Была эта книга у него
под рукой, когда он жил в конце 1924 года на Кавказе. Невольно возникает вопрос:
неужели там, только пользуясь этой книгой, ни разу не побывав в Персии, Есенин
смог написать свои «Персидские мотивы»?

В переводах Корша и Умова персидские поэты названы гак:
Саадий, Омар Хайям, Абу-Сеид-Ибн-Абиль-Хейр Хорасанский. Однако в своих стихах
Есенин пишет их имена правильно: Саади, Хаям, а город—Хороссан. Более того, у
нас долгое время имя героини «Тысяча одной ночи» писалось: «Шехерезада». Есенин
правильно называет ее: Шахразада. Достаточно сравнить те книги прозы и поэзии, а
также рукописные, которые все же вышли в двадцатые годы, чтобы понять, как много
знал Сергей и как глубоко знал то, о чем писал. Следовательно, немало он
прочитал и других переводов с персидского, арабского, немало говорил со
знатоками Персии, прежде чем создать свой лирический шедевр: «Персидские
мотивы».

Пора пресечь вздорные утверждения о том, что Есенин писал по
наитию. Впрочем, не надо скрывать и правду: в таких утверждениях есть доля вины
его самого. Сергей любил разыгрывать других, и сам любил, чтоб его разыгрывали.
Особенно доставалось от него поклонникам и поклонницам. В книжную лавку артели
повадилась ходить одна дама, одетая в яркую малинового цвета шубу с беличьим
воротником, в красном капоре. Как-то она попросила у Есенина автограф, и он
написал ей свою фамилию на титульном листе своего сборника.

— Сергей Александрович! — обратилась она к нему. — Скажите,
как вы пишете стихи?

Есенин поглядел на нее внимательно, прикинул, что она из себя
представляет, и ответил, словно век жил на Оке, растягивая слова и напирая на
букву «о»:

— Пишу-то? Как бог на душу по-оложит.

— По скольку стихов в день?

— Один раз высидишь пару, другой — пяток!

— Поэмы тоже так?

— Поэмы? — переспросил Сергей и, войдя в игру, развел руками.
— Позавчера проснулся. О-озноб. Голова пылает. Надел шапку, шубу, влез в
валенки. Сел за стол. Писал-писал, рука онемела. Под конец доложил голову на
стол и заснул.

— А поэма?

{76}

— Это уж когда проснулся. Читаю, верно, поэма. Называется
«Сорокоуст».

Я смотрю на Есенина: лицо серьезное, говорит без улыбки, без
запиночки. Поклонница все принимает за чистую монету.

— Но вы до писания советуетесь? Что-то соображаете? —
интересуется она.

— Советоваться? Соображать? Время-то где? Утром книги
покупаю, днем, видите, продаю. Потом бежишь в типографию корректуру своей книжки
править. Оттуда в «Стойло Пегаса». Только закусишь — выступление. Вот она —
жисть!

Он тяжело вздыхает и с горечью машет рукой. У поклонницы
сочувственное выражение на лице, она благодарит Есенина и, довольная, уходит.
Сергей хохочет так, что у него выступают слезы на глазах. Мы, свидетели
розыгрыша, вторим ему.

Теперь эта поклонница будет всем говорить, что Есенин
посвятил ее в секреты своего творчества. Кой чего прибавит, приукрасит, и
выйдет, что он пишет стихи по внушению высшей силы. А скольким поклонникам и
поклонницам Сергей рассказывал о себе байки?

На самом же деле достаточно взглянуть на его рукописи, на
варианты произведений, чтоб убедиться, что это был трудолюбивый, взыскательный,
профессиональный художник слова...

Однажды я зашел в ту же лавку, чтобы согласовать выступление
имажинистов на олимпиаде Всероссийского союза поэтов. Сергей сидел в подсобной
комнате и читал томик стихов. Не желая прерывать его чтение, я подождал, пока он
поднял глаза от книги.

— Многие считают, что на меня влиял Клюев, — произнес он не
то с упреком, не то с сожалением. — А сейчас читаю Гейне и чувствую — родная
душа! Вот как Блок! Отчего это, не пойму? — И он пожал плечами.

На это тогда я не мог ответить. Сейчас, думаю, что роднила
Есенина с Гейне романтика, а в целом — лирический герой Сергея, у которого было
немало качеств от Дон Кихота. Да, лирический герой Есенина тех годов боролся с
машинным городом во имя прошлой деревни. Сервантес с помощью своего Дон Кихота
сбросил с себя {77} тяготивший его мир прошлого. То же самое сделал Есенин с
помощью своего лирического героя и начал воспевать рождающуюся на его глазах
новую жизнь. Лирический герой Есенина, как и Дон Кихот, принадлежит и вечным
образам человечества и будет жить до тех пор, пока земля вертится вокруг своей
оси.
Аватар пользователя
Аннета
Читатель
 
Сообщений: 53
Зарегистрирован: 17:21:25, Вторник 26 Март 2013
Откуда: Тула

Сообщение Аннета » 22:10:08, Понедельник 06 Май 2013

Вот нашла случайно. Мне очень понравилось

Г.С. Назаров - Есенину

(публикуется с сохранением орфографии оригинала)

Тифлис,19 января 1925 г.

Дорагая дядя Сирёж, первым долгом паздравляю тваю новый стихи, каторый была напечатана 17 числа васкрисени газетах, эти стихи мне очин панравились, а дядя Коля написал писмо что прижай, ты ответ писма не написал, втарой раз я и дядя Коля дали тилиграму, что немедлина прижай - Вержбицкыму, опит ты нам ответ ни написал, потаму на тебе обидилис. Мы патаму пишим писмо, что кто-то из Сухум приехал к дяди Коли и сказал, что Серёжа живет плахом комнате. Сирёжи скучно. Кажин день ходит в сталовое обедыет, и ему холодна. Ходит в летным палтоне и вот патаму тебе хотим, что ти здес была. Татя Зося купил харошую печку, очень тепло, устроили хароший сталовая, купили ковры, прижай к нам, хотим, чтоб приехал к нам, будет тебе харашо для твоей работы. Дядя Коля тепер ночью не работает. Я и дядя Коля будим с табой все время сидет и гулят. Ты написал про питухов стихи, мне очин понравилась.
Дарагая Сирёжа, я убил 3 шт. питухов, кагда предиш, будиш спакойна спат, питухи не будуд тебе безпакойит.

---------------------------

Гитара плачит, завёт тебе, мы все плачим без тибя. Дарагая Сирёж, дядя Коля и тотя Зося мне прасили написат, что приехати, ты говорил, что я дадю Колю лублу, вот уж видна, как лубиш, ни писмо пишиш, ни прижаеш. Прошу написат ответ, что прижаю или нет. И опиат прашу, что нимедлин прехал.

Жоржик Назаров

Ты прасил хлеб. Купили для тебе чорний-чорний хлеб, 15 ф. Прижай, прижай.
Аватар пользователя
Аннета
Читатель
 
Сообщений: 53
Зарегистрирован: 17:21:25, Вторник 26 Март 2013
Откуда: Тула

Пред.След.

Вернуться в Печатные издания

Кто сейчас на форуме

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 6

cron