Статьи

[SASHA]

Друзья, в понедельник выйдет в продажу еженедельник ВНЕ ЗАКОНА со второй моей статьей.

Светик, мои поздравления Отличная статья!

[perpetum]

О силуэте в окне на фотографии Преснякова.

Разница в освещении внутри номера и окна весьма большая, поэтому и возникает ореол на фотографии от потока света вокруг свободной от штор, открытой части окна.

А почему появилось сужение, которые некоторые очень впечатлительные принимают за шею некоего силуэта?

Посмотрим на окна гостиницы Англетер снаружи.

Четко видим, что толстый переплёт рамы проходит на высоте 2/3 от низа окна. Эта горизонтальная перемычка и не пропускает свет пропорционально конусному положению штор, что запечатлелось на фотографии как местное сужение.

А штрихи как принимать?.. Как дождь за окном?

[perpetum]

Разница в освещении внутри номера и окна весьма большая, поэтому и возникает ореол на фотографии от потока света вокруг свободной от штор, открытой части окна.

Штору отдернули вправо до упора. Поэтому "свободной от штор" оказалась вся часть окна.
И центр силуэта как центр окна должен как раз приходиться на "толстый переплет рамы". То есть по логике это должна быть как раз-таки темная, а не засвеченная часть...

[praersh]

А штрихи как принимать?.. Как дождь за окном?

Штрихи, безусловно, это ретушь, и сделаны для того, чтобы улучшить восприятие фотографии в целом путём уменьшения площади белого пятна, неизбежно получившегося от окна в силу оптико-физических причин.

[praersh]

Разница в освещении внутри номера и окна весьма большая, поэтому и возникает ореол на фотографии от потока света вокруг свободной от штор, открытой части окна.

Штору отдернули вправо до упора. Поэтому "свободной от штор" оказалась вся часть окна.

Внизу – да, можно считать, что окно открыто полностью. А вот вверх штора идёт ближе к центру окна по наклонной – потому что шторы не сдвинуты вверху, а только собраны и закреплены их нижние части где-то на уровне подоконника.

И центр силуэта как центр окна должен как раз приходиться на "толстый переплет рамы". То есть по логике это должна быть как раз-таки темная, а не засвеченная часть...

Что-то витиевато сказано и мне не очень понятно. Свет распространяется в воздухе не только по прямой, но и рассеивается в стороны. Поэтому и не видны на фото переплёты рам, но где проходит горизонтальный "толстый переплет рамы" горизонтальная составляющая рассеивания уменьшается, образуя "шею приведения". И действует здесь не логика, а физические законы оптики.

[perpetum]

Внизу – да, можно считать, что окно открыто полностью. А вот вверх штора идёт ближе к центру окна по наклонной – потому что шторы не сдвинуты вверху, а только собраны и закреплены их нижние части где-то на уровне подоконника.

Почему так?.. На фотографии этого совершенно не видно... Наоборот видно прямое полотно. Не вижу, что они собраны, хотя у меня фотки в очень приличном качестве. Не том, что здесь.

Четко видим, что толстый переплёт рамы проходит на высоте 2/3 от низа окна. Эта горизонтальная перемычка и не пропускает свет пропорционально конусному положению штор, что запечатлелось на фотографии как местное сужение.

Можно просто померять. А потом составить пропорцию. Горизонтальный переплет к высоте окна - это ~3:1
А сужение силуэта к общей его высоте - это ~ 5:1

А по Вашим "законам физики" они должны приблизительно совпасть, поскольку явление сужения вызвано преломлением света из-за рамы.

И потом... я не думаю, что это реальный призрак Я думаю, что здесь кто-то что-то изобразил с определенными целями. И оборки на шторе рисовали - не для красоты уж явно. Легче было задернуть штору, как сделал Наппельбаум, если фотографу так мешал свет...

[perpetum]

... потому что шторы не сдвинуты вверху, а только собраны и закреплены их нижние части где-то на уровне подоконника.

тогда уж ШТОРА, а не ШТОРЫ.

Потому что с левой стороны шторы нет. ТАм видны полосы обоев. Штора просматривается только с правой стороны. Затемнение, имитирующее штору с левой стороны - полностью искусственное. Это вроде как видно. Я тут ничего не домысливаю.

[Света]

Вот, если кто-то хочет быстро и надолго испортить себе настроение - советую почитать


А.Крученых «Драма Есенина»

Гибель Есенина
„В гостинице „Англетер" покончил самоубийством приехавший из Москвы поэт Сергей Есенин... Когда... вошли в номер... обнаружили Есенина висящим на трубе парового отопления".
(Известия ВЦИК от 29 декабря 1925 г.).

Так сообщают газеты о самоубийстве поэта. Это—всего несколько строк. Но в этих нескольких строках—завершение сложной, тяжелой и напряженной жизни. Интересно отметить, что призрак самоубийства сопровождал Есенина на протяжении целого ряда лет и целого ряда строк: Устал я жить в родном краю... ... На рукаве своем повешусь.
И еще:

... Я пришел на эту землю,
Чтоб скорей ее покинуть.

И еще, может быть не так явно, но все же звучит неоднократно в стихах Есенина тема самоубийства.
Иногда (напр., в цитированных строчках) он прямо предсказывает себе смерть от своей руки. Любопытно, что он заранее видит и образ своей смерти. Есенину словно суждено было либо быть повешенным, либо повеситься:

... И меня по ветряному свею,
По тому ль песку
Поведут с веревкою на шее
Полюбить тоску.

... На рукаве своем повешусь.
И вот—десяток лет читатель знает эти стихи и думает, что это просто стихи:—мало ли, о чем пишут. А в 1925 году „просто стихи" оказываются точным пророчеством.
Не первому поэту привелось угадать свою смерть. В самом деле, разве не о себе, не о своей смерти писал Пушкин в „Евгении Онегине". Ленский на Пушкина не похож. Но это неважно.— Поэт погиб на дуэли от хладнокровной руки человека, не понимавшего, кого он убивает. Лермонтову тоже пригрезилась его смерть, но он уже прямо говорит, что речь идет о нем самом:

— В полдневный жар, в долине Дагестана,
С свинцом в груди, лежал недвижим я.
Глубокая еще дымилась рана,
По капле кровь точилася моя.

И вот—едва прошло несколько лет—сон стал явью, стихи оказались пророчеством — свинец навсегда успокоил глубоко бившееся сердце.
Есть общая судьба у поэтов, вне зависимости от времени их жизни. На нашей памяти Гумилев писал о том, что рабочий отливает пулю для него—и ведь сбылось.
Особенно разительно по точности и конкретности своей предсказание эго-футуриста Игнатьева:

Перепиливаю горло
В профиль и фас.

Игнатьев покончил жизнь самоубийством—именно «перепилив» горло перочинным ножиком.
Так сбылись предсказания поэтов-самоубийц. Так сбылось и предсказание Есенина. Предчувствие оказалось неслучайным. И уже теперь, через несколько суток после его смерти—в печати начинают раздаваться голоса, что именно такой конец был для Есенина неизбежен, неминуем,—неотвратим. Если мы пристально всмотримся в жизнь и стихи погибшего поэта, мы, пожалуй, скажем, что это именно так.
Есенин жил недолго. Как поэт-профессионал, он жил совсем недолго. В 1914 году он только-только появился в столичной литературной среде. И вот за десять лет непрерывного горения личного и творческого Есенин изжил себя. Он умер очень рано. Но трудно сказать, мог ли он жить дольше после того, как он так жил и так писал эти десять лет.
... „казалось, у него был избыток стихийности... Но стихийность ведь то же, что жизненность...
Трагический конец находится с этим в противоречии"—таково горькое раздумье В. Пяста над гробом С, Есенина. В противоречии? Может быть и нет. Неорганизованная стихия с равной силой стремится к самоутверждению и к самоуничтожению. Та стихия, которая владела Есениным, организации не поддалась — и привела поэта к самоуничтожению.
Есенин пришел в жизнь рязанским деревенским парнем со всей широтой его размаха, со всем его диким буйством и с полной возможностью погибнуть в чуждой среде и в чуждых условиях жизни. А в чуждые условия жизни Есенин попал в тот день, когда он бросил рязанскую деревню и приехал в большой город да еще в патриотические объятия. С этого дня его стихи отмечены тоской по родным полевым просторам:

Край любимый! Сердцу снятся
Скирды солнца в водах сгонных.
Я хотел бы затеряться
В зеленях твоих стозвонных

... Духовитые дубровы
Кличут ветками к реке.

Но вернуться в духовитые дубровы уже нельзя. Раз вдохнул городской воздух и отравлен им. Мы, конечно, не хотим сказать, что всякий город— всякому человеку гибель. Наоборот —и это так ясно —всякому, принявшему до конца городскую культуру Советских центров—в этой революционной городской культуре — жизнь новая и плодотворнейшая. Но в Есенине слишком сильна была крестьянская стихия, да еще с загулом и «воздыханием», городская организованность была ему не впору; и он в городе находил самое неорганизованное—богему, он обратился в деклассированного интеллигента. Есенин страстно хотел жить в Руси Советской, но это было не по нем; как бы вне зависимости от его воли он попал в Москву кабацкую—в безобразную ширь скандала, о которой говорят многие его строки:

Все живое особой метой
Отмечается с ранних пор,
Если не был бы я поэтом,
То наверно был мошенник и вор...

... Оттого прослыл я шарлатаном,
Оттого прослыл я скандалистом...

... Я читаю стихи проституткам
И с бандитами жарю спирт...

... И я сам, опустясь головой,
Заливаю глаза вином...

... И известность моя не хуже,
От Москвы по парижскую рвань
Мое имя наводит ужас,
Как заборная, громкая брань...

Так, попав в город, Есенин не сумел и не смог взять от него лучшее. Он взял от него худшее-кабак, богему,—и это—одна из причин его гибели. Воспоминание о родной деревне некоторое время еще поддерживало его. Но это продолжалось недолго. В конце концов он сознает, что возвращение к хатам для него невозможно Он попробовал было все-таки вернуться, но в родных местах он стал чужим:

... Здесь некому мне шляпой поклониться.

... Моя поэзия здесь больше не нужна
Да и пожалуй сам я тоже здесь не нужен.

И вот—родные края навеки покинуты:

... Цветы мне говорят—прощай!
Головками склоняясь ниже,
Что я навеки не увижу
Ее лицо и отчий край.

Ну, что ж, любимые, ну что ж!
Я видел вас и видел землю
И эту гробовую дрожь,
Как ласку новую приемлю.

Да, к последней гробовой дрожи привела Есенина разлука с деревней и непринятие города.
И не только это одно. В наше время и поэту и читателю определяющее важно отношение поэта к революции. Что же? Есенин в прежней своей лирике жил среди мистических образов:

... Хаты—в ризах образа...
... Схимник—ветер...
... Синий плат небес...
... с златной тучки глядит Саваоф...
... трерядница (икона—триптих)... .
... преображение...

Эти стихи печатались, да и писались тоже, уже после Октябрьской революции. Но писавши их и печатавши, Есенин все-таки чувствовал, что не такие слова сейчас нужны, что в новой России, в Руси Советской, поэт не может быть таким, каким он был в дореволюционные времена, и воспевать райские двери да „радуницы божьи". Есенин пытается писать на революционные темы. Но не приходится скрывать того, что у Есенина всегда выходило — чем революционнее, тем слабее. Стихи, например, о Ленине, прямо вызывают недоумение: полно, Есенин ли это?
И вся революция не впору Есенину, не по нем.
Как изо всей городской культуры он избрал путаницу и разгул, так и изо всей революции он увидел и принял только стихийное буйство, т.-е. опять-таки в известной степени путаницу и разгул.
В Есенинских стихах о революции она предстает не как строительство, а как разгулявшаяся стихия. И Есенин сознает, что она на самом деле не такова. Есенин сознает, что он отдать революции свое творчество не может:

Отдам всю душу Октябрю и маю,
Но только лиры милой не отдам.

Он чутко знает, что. как бы он ни хотел итти по пути революции—его путь иной:

Цветите, юные, и здоровейте телом!
У вас иная жизнь, у вас другой напев.
А я уйду один к неведомым пределам,
Душой бунтующей навеки присмирев.

И вот он, не сумев пойти по пути революционного строительства - ушел один „к неведомым пределам"— в небытие, в смерть. (Штамп слов— штамп поступков. Не было творчества в поэзии— не было его и в жизни! „Слово, как таковое" отомстило за презрение к нему). У Есенина был некоторый талант. Если бы он умел управлять им, он мог бы стать одним из поэтов современья. Но в том-то и беда, что не Есенин владел своим талантом, а талант—Есениным. Прав тот, кто назовет Есенина поэтом. Но трижды неправ тот, кому вздумается назвать Есенина мастером. А ведь только большому и настоящему мастеру по плечу тяжелая задача—сделать свои стихи революционными. Есенин хотел это сделать. Он сделать этого не смог. Не есть ли это вторая основная причина его гибели?
Он жил и умер, как цельная психическая личность. Его психика была глубоко чужда современности. Как-то в разговоре он обмолвился: „Я византийскую культуру воспевал". Может быть в благодушное, византийски - спокойное время Есенин жил бы и процветал, но для революционно переходной эпохи он оказался совсем не приспособленным. Советская культура ему не далась...
Он умер. Из факта его смерти мы обязаны сделать некоторые выводы. Кое-кто их уже наметил. В целом ряде газетных статей—где явно, где— намёком скользит мысль: мы все виноваты в том, что не отсрочили его смерти. И вправду: а может быть можно было это сделать? Может быть, литературная среда, вместо того, чтобы прививать Есенину все дурные замашки и навыки богемы, могла бы помочь ему установиться, организоваться, творчески сработаться с революцией. Ведь есть же в нашей литературной среде, несмотря на все ее недостатки, некоторое здоровое начало.
Есенин умер. Ему помочь уже нельзя. Но мало ли среди молодых поэтов— похожих на Есенина? Пять-шесть имен сразу приходят на ум. Литературным организациям и всем, кому есть дело до литературы, следовало бы подумать о них, об этих молодых, способных, но уже полуотравленных ядом богемы и „есенизма" поэтах. Следовало бы помочь им уйти из богемы в организованное советское писательство, от „небесной тоски" к более простой и нужной работе. А нашим псевдо-критикам не стоило бы вещать и каркать, как то, например, уже проделал в Ленинградской Вечерней Красной газете Г. Устинов: „Умер поэт... может быть слишком рано, но таков уж темный, проклятый закон, тяготеющий над поэтами... Есенин умер по-рязански, тем желтоволосым юношей, которого я знал"...
Это еще что за новые „законы" и смерть „по рязански"?
Самое трагичное в смерти Есенина—это соблазн для множества русских неудачников. А Есенин, как нарочно и последние стихи в таком духе написал, да еще в традиционно-самоубийственной обстановке:
„В день самоубийства Есенин хотел написать стихотворение, но в номере гостиницы случайно не было чернил. Сергей Есенин взял нож, разрезал в нескольких местах руку повыше кисти, обмакнул в кровь перо и написал:

До свиданья, друг мой, до свиданья,
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.

До свиданья, друг мой, без руки и слова.
Не грусти и не печаль бровей
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей".

Какое надругательство над жизнью: Какие ненужные слова! Какой Сологуб водил рукой Есенина?!..
Тупое, беспросветное нытье Есенина и есенистов делает их „поэзию" воем кандидатов в самоубийцы... Да, так жить, как жил Есенин, конечно, не ново. Современные поэты должны жить новой жизнью и надо сделать так, чтобы они хотели и могли жить этой жизнью и чтобы в их творчестве не осталось ничего от умирающего старого мира...

____________

Пусть не подумает читатель, что я свожу какие-нибудь личные счеты с Есениным. Считаю необходимым здесь же заявить: познакомился я с Есениным в 1920 году в Баку и с тех пор не однажды встречался с ним в литературных кафе, у него на квартире, и никогда у нас не было никаких личных недоразумений, стычек или чего-нибудь подобного. Есенин даже как-то написал мне на память заумное стихотворение—вероятно, единственное в этом роде, написанное им, почему и считаю необходимым привести его здесь целиком:

Тар - ра - эль
Си - лiу - ка
Есх
Кры
чу
чок

сесенин.

Кроме того, совсем незадолго до своей гибели, Есенин написал мне следующие строчки:
„Крученых перекрутил(перевернул)литературу. Я говорю это с гордостью".
С. Есенин. 21/XI—25 г. Кажется, достаточно красноречиво! Особенно интересно отметить следующую запись Есенина в моем альбоме:
Нарисована могилка с крестом—и надпись:
„Под сим крестом С. Есенин" и сбоку приписка:
„Успе 921 г. 14 окт».
Вокруг могилки расписались и другие имажинисты.

____________

Подробный разбор произведений Есенина сделан мною в статье „Псевдо-крестьянская поэзия", которая сейчас готовится к печати в изд. Всерос. Пролеткульта.

____________

Сергей Есенин, Персидские мотивы. Изд-во „Современная Россия". Москва. Год изданий не указан.

Первое, что вызывает недоумение у человека, просмотревшего книгу—это, конечно, заглавие. Почему „Персидские мотивы"? Специфически-персидского в книге немного. Первая часть—обычные интеллигентско - поэтические нежности. Во-второй части имеется, напр., стихотворение „Мой путь", которое к Персии не имеет решительно уж никакого отношения. Кроме того, мы полагаем, что материал в значительной мере должен определять собою форму. Персидская поэзия отличается интересными и своеобразными формами. Ни одна из них в „Персидских мотивах" не использована. Разве не замечательно, например, то, что во всем этом сборнике нет ни одной газэллы, ни одного „персидского четверостишия?" Ровненькие хореи бегут по книге, изредка сменяясь анапестами—вот и все. Этими размерами написаны очень многие русские стихи, но ничего „восточного", тем паче „персидского", в Есенинских ритмах найти нельзя.
Этого мало. Попробуем принять стихи, как они есть. Тут мы сразу наткнемся на целый частокол романсных банальностей:
... Все равно, глаза твои, как море. ... Вот он, удел желанный. ... О любви вздыхают лишь украдкой, Да глаза, как яхонты, горят.
И, вообще, неживые это стихи. Особенно плохо, что в „Персидских мотивах" Есенин совершенно несамостоятелен. Что ни слово,—то штамп. Тут и Лермонтов и—помоложе и похуже—Мих. Кузьч мин. И еще, что угодно.
Стихи, в 1925 (хоть и без указания на обложке) году изданные, должны быть интересны, если не по материалу, то, по крайней мере, по оформлению его. Ни того, но другого в рассматриваемой книжице нет. Поэтому она скудна и неинтересна современному читателю.
____________


А. Крученых «Проделки есенистов»

Еще о борьбе с хулиганством.
(Письмо в редакцию).

Можно только приветствовать появление в „Правде" (от 19 сентября с. г.) статьи Л. Сосновского: „Развенчайте хулиганство". Несомненно, верна мысль о связи есенинского „литературного" (якобы) хулиганства с подвигами бандитов Чубаровых переулков. Несомненно, нужна решительная борьба не только с насильниками, но и с их идеологами и певцами.
Плохо только одно: „у нас всегда так. Надо какому-нибудь злу проявиться в очень больших дозах, чтобы на него обратили внимание и им занялись серьезно", — пишет тов. Сосновский и пишет особенно верно. Даже сам тов. Сосновский изволил обратить свое внимание на истинный смысл есенинской „лирики" только теперь. До сих пор Сосновский искал упадочников от литературы в совершенно противоположном есенинщине лагере.
После этого естественной становится маленькая ошибочка тов. Сосновского, утверждающего, что „уже вышел первый сборничек статей против есенинщины"... Не первый, тов. Сосновский. Оставляя в стороне ряд моих книжек, вышедших в свет сразу же после смерти С. Есенина и в самый разгар „кампании" по причтению его к лику „великих национальных поэтов" и классиков госиздатовской литературы,—книжек как раз решительно разоблачавших подлинное социально-литературное лицо самоубийцы, я позволю себе сослаться хотя бы на мою статью — "Псевдо-крестьянская поэзия", написанную до смерти Есенина и появившуюся в мае этого года в сборнике Пролеткульта— „На путях искусства". Там сказанное тов. Сосновским в его последней статье изложено в нескольких строках, достаточно выразительных:
— "Да что вы, оглохли? Не слышите? А Госиздат и Воронский рады: как не поощрять кампанейского *) поэта. Скорее! На верже его! Елизаветинским шрифтом. Цена 1 рубль (т.-е. 1 1/2 пуда муки). Лицом к деревне! К Европе!
„А еще удивляются, что в деревне хулиганство растет да множится, возглавляемое и руководимое кулаками. Еще бы... почитатели „национального поэта" лозунги „в жизнь проводят" (Стр. 154—5).
Не для обвинения тов. Сосновского в плагиате или замалчивании меня, первым выступившего против Есенина, я пишу это. Но для того, чтобы спросить, а не повинен ли и сам тов. Сосновский в том, что стихи хулиганов тиснению на верже Гизом предаются? До сих пор тов. Сосновским возбранялось только издание Гизом „Лефа".
Я хотел бы констатировать, что „заумники, и „лефы" до тов. Сосновского подняли борьбу с есенинщиной. Тов. же Сосновский только теперь пришел им на помощь. И на том спасибо. Лучше поздно, чем никогда.

А. Крученых.

*-) Выше этого места мною цитируются строчки Есенина о „литературных вечерах" в обществе бандитов и проституток.


Проделки есенистов

В критической литературе о Есенине (мы говорим пока только о восторженной критике) наблюдается поразительный разнобой. На страницах одного и того же журнала приходится встречать рядом с утверждением, что Есенин был прекрасным революционным поэтом, — утверждение, что Есенин был прекрасным поэтом, но, к сожалению, бесконечно далеким от революции. Во всяком случае, критики твердо уверены, что Есенин был прекрасным поэтом. Естественно, что всякое возражение, даже всякое сомнение, даже всякое — самое скромное — желание проверить это положение, вызывает бешеный отпор со стороны неумеренных поклонников Есенина и есенизма.
В скобках—несколько слов о том, что такое есенизм; это своего рода миросозерцание, легко укладывающееся в несколько лозунгов:
— Все, что писал и делал Есенин — хорошо.
— Розовые очки при рассмотрении жизни и поэзии Есенина совершенно обязательны.
— Сомневаться в абсолютной ценности каждого жеста Есенина—есть смертный грех.
— Шествуй за Есениным! Вот, примерно, и все.
Одним из первых усомнившихся был я. Соответственная кара обрушилась на меня немедленно. Уже в первых рецензиях на мои книжки о Есенине — заскользила исподтишка хитренькая инсинуация, вначале робко закутанная в туман намеков и недоговоренностей и, чем дальше, тем более откровенно показывалась уже ничем не завуалированная клевета. Поклоники Есенина не стеснялись в средствах.
Меня упрекают в чрезмерной резкости тона. Не отрицаю, что толстожурнальная и безформенная кашица прилизанности никогда не попадала в мои писания. Но полагаю, что моя резкость никогда не переходила за пределы литературы. Я никогда не стремился к тому, чтобы употребить в той или иной статье максимальное количество ругательства. Не могу сказать того же про моих рецензентов и анти-критиков. Они решили, что если Крученых, мол, не особенно стесняется с есенистами, то с ним можно совершенно перестать стесняться: крой во всю, он выдержит! И кроют.
„Ориентируясь дикими обложками на читателя—простака, просвещающегося через газетные киоски, автор к бульварной внешности книжки присоединил и бульварное содержание" (В. Красильников. Вокруг Есенина. Книгоноша № 22).
Когда обвиняешь критика в бульварности, следует, хотя бы, попытаться это доказать. Но В. Красильникову некогда возиться с доказательствами — он доругивается:
„С каждым номером продукции оно (содержание моих книжек А. К.) становится все более развязной расправой поэта-заумника с умершим талантом: Если 1/2 (?) книги— „Есенин и Москва Кабацкая" Крученых заполнил перепечаткой чужих рецензий и разрешил себе только робкую заметку о заумном языке, то в „Чорной тайне" он безапелляционно заявляет „только... методом, как мы наметили в настоящей статье, можно объяснить темные стороны творчества Есенина"... Не надо доверять надменному авторитету Крученых - Белинского он привел его... к выдумке двух новых заумностей: „Чор-человек" и „тоскливец".
Кстати о „зауми". Возмутительно, конечно, что я в статье о „Кумире" непочтительно употребляю привычные для меня заумные слова, но еще более возмутительно приводить мои собственные, и не так уж заумные стихи, приписывая их Есенину.
Так, в книжке „О Сергее Есенине" (изд. „Огонек") Анатолий Мариенгоф рассказывает о том, что Новицкому Есенин писал в письмах следующее:

Утомилась долго бегая
Моя вороха пеленок,
Слышит кто-то как цыпленок
Тонко, жалобно пищить
Пить—пить...

и т. д. При чем из текста нигде не видно, что стихи эти—не Есениным писаны. И не указано, что они—из моей поэмы „Пустынники" изд. 1913 года!..
"Красильникову кажется, что продажа моих книг у газетчиков кладет на них неизгладимую печать позора. Да и не ему одному это кажется: К. Локс в рецензии, помещенной в № 4 журнала „Печать и Революция",— тоже укоризненно покачивает головой в сторону моих книг: „Продаются у газетчиков". И по мнению обоих критиков оказывается, что книги, находящиеся в киосках, стремятся „поразить воображение былых читателей „Нат Пинкертона" и ориентируются на читателя - простака, просвещающегося через газетные киоски.
На месте издательств „Госиздат" (как раз там печатается „Книгоноша", „Печать и Революция" и др.), «ЗИФ» и проч., я бы обиделся: книги этих издательств мы видим постоянно в газетных киосках. Повидимому, эти издательства полагали через них приблизить книгу к массовому читателю. А оказывается—они рассчитывали на простаков и поклонников „Ната Пинкертона".
Мы намеренно дали такую длинную выписку из рецензии В. Красильникова: эта рецензия является блестящим примером голословности. Содержание моих книг, по мнению В. Красильникова—бульварно. Это с одной стороны. С другой стороны—половина книги представляет из себя выписки из „чужих рецензий". Что же, стало быть эти рецензии бульварны?—Ах, помилуйте, как же можно, да ничегошеньки подобного: -рецензии самые почтенные, и цитаты из них что ни на есть самые умнейшие, а вот тем не менее однако... Вот какая путаница царит в умах некоторых рецензентов! Был еще один подобный случай: некий критик (из жур. „Новые Мир"), уверял, что я все свои мысли, попросту выражаясь, стянул у Троцкого. Дальше говорится, что Троцкий целиком прав, а я целиком не прав. Как это получилось,—одному Луначарскому ведомо! Кстати еще: моя книга против Есенина („Драма Есенина*) появилась до статьи Троцкого!..
Критики и воспоминатели в подтасовке и искажении фактов перелезли всякий предел. Так, например, Ив. Грузинов в статье „Есенин" („Сергей Александрович Есенин" Воспоминания, Сборник ГИЗ. 1926) совершенно неверно освещает мою встречу с Есениным, ту самую, воспоминанием о которой осталась запись в моем альбоме:
—„Крученых перекрутил литературу" и др.
Ив. Грузинов приписывает Есенину резкие слова по моему адресу, слова, которые при той встрече не были говорены и никогда в другое время мне их слышать не доводилось. Пусть это „сочинение" останется на совести Ив. Грузинова.
Вообще, сборник „Сергей Александрович Есенин" далеко не отличается точностью данных о жизни покойного поэта. В предисловии редакция обещает, что читатель в книге найдет строго проверенные факты—и обещание остается невыполненным. Напр., в одной только статье Старцева очевидцы описываемых им событий нашли около десятка фактических ошибок. В другом месте сборника „Чорный человек" цитируется дважды не точно и т. д, и т. д. Надеемся, что впоследствии об этих ошибках будет доведено до сведения читателя: всякие воспоминания ценны, пока они не искажают фактов.
Критические замечания Валентины Дынник („Из литературы о Есенине Красная Новь" № б) о моих книгах не дают никакой почвы для размышлений и возражений: они очень кратки, очень голословны и, что самое важное, очень неубедительны—опять „книги хорошо продаются", „непочтительный тон" „смердяковщина" и проч.
Подытоживая все, что говорят „критики о критике", все, что касается моих книг о Есенине,—можно сказать только одно. Перед критикой стояла задача во что бы „то ни стало и лютыми средствами возвеличить Есенина и обругать меня. Они считали свою цель достаточно почтенной, чтобы, по их мнению, она оправдывала средства. Результат таков: Есенин похвален, я обруган, что и требовалось. Насколько обоснованы выводы, насколько точны выписки из моих книг—этим никто из критиков не интересовался!..
К счастью, в последнее время есенисты умолкают и раздаются здравые голоса.
Вот что пишет Карл Радек в статье „Бездомные Люди" („Правда" № 136 от 16 июня 1926):

„Есенин умер, ибо ему не для чего было жить. Он вышел из деревни, потерял с ней связь, но не пустил никаких корней в городе. Нельзя пускать корни в асфальт. А он в городе не знал ничего другого, кроме асфальта и кабака. Он пел, как поет птица. Связи с обществом у него не было, он пел не для него. Он пел потому, что ему хоте¬лось радовать себя, ловить самок. И, когда, наконец, это ему надоело, он перестал петь".

Так в июне месяце, на страницах руководящей газеты говорится несколько в другом освещении, но то же самое, что уже вскоре после смерти Есенина утверждал я в своих книгах „Гибель Есенина", „Есенин и Москва Кабацкая", „Чорная тайна Есенина" и др.—в тех самых книгах, которые подвергались единодушному „разносу" со стороны ретивых есенистов.
И вот еще интересные строки из статьи тов. Радека: (там, где он упоминает о том, что после смерти Есенина многие писатели укоризненно кивали головами:—„смотрите, литература—нежный цветок"!) Карл Радек возражает этим укорителям: „Бросьте! С Есениным мы носились, как с настоящим сокровищем"!
Наконец, о „самоубийственных" тенденциях стихов Есенина. Уже в первой книге о нем (в „Драме Есенина"), я указывал на опасность для молодых поэтов и писателей поддаваться влиянию Есенина. Ряд самоубийств молодых поэтов подтвердил мое мнение. И теперь многие, в том числе и Радек, признают, что „есенинщина" опасна для молодежи.
Приведем еще цитату из статьи И. Бобрышева: (в „Комсомольск. Правде" от 10 июня 1926 г.):

„Есенинщина имеет место в среде тех, кто ушел из деревни и не пришел (или не дошел) к рабочему классу, в среде городской мелкобуржуазной молодежи, и в среде тех, кто не стоит в рядах строителей нового общества, а мечется без пути и дороги, не понимая „куда несет нас рок событий".

Наконец-то признали, что Есенин, вместе со всеми своими подражателями, метался без пути и дороги!
Впрочем, конечно, многие еще путают и мечутся в своих суждениях о Есенине.
Так например, Лелевич в своей книге „Сергей Есенин" (Гомельский Рабочий, 1926) возражает мне следующее:

„Очень характерно замечание Крученых — „не приходится скрывать, что „советские" стихи Есенина—самые слабые и самые бедные из его стихов". С этим утверждением невозможно согласиться. Правда, перейдя к новому этапу творчества, порвав со всем своим прошлым, Есенин не мог сразу достигнуть той согласованности, которая ранее была оставлена ему вскормившим его многовековым укладом и ранними—самыми сильными литературными влияниями. Но зато в этих стихах чувствуется полное преодоление растрепанной и неумеренной образности, имажинизма, поворот от имажинизма и цыганщины к простоте и ясности пушкинского стиха и народной поэзии".

В доказательство своего мнения, Лелевич приводит отрывки из „Песни о Великом походе". Меня эти отрывки ни в чем не убеждают. Они сделаны, конечно, несложно, но едва ли эта простота—высокого качества. С моей точки зрения, частушечные ритмы „Песни о Великом походе" достаточно слабы, благодаря своей подражательности. Если уж говорить о народной поэзии, то подлинные частушки производят гораздо более сильное впечатление. Следует отметить к чести Лелевича: он является одним из немногих, чьи возражения мне—вполне в границах литературности.
Да и возражений у него против моих взглядов почти нет. Он нередко приходит к тем же выводам, к которым пришел в свое время и я. Он указывает и на отрыв Есенина от своего класса и на „бесплотное томление по мирам иным" и на целый ряд других недостатков есенинской поэзии.
Приведем теперь, в заключение, стихи памяти Есенина, в которых выдвигается ряд правильных суждений о жизни и творчестве Есенина. Я говорю о поэме Маяковского: „Сергею Есенину".
Маяковский откровенно подчеркивает всю пагубность влияния Есенина на литературный молодняк:
Подражатели обрадовались: бис!

Над собою
чуть не взвод
расправу учинил.

И в противоположность самому Есенину, который заключил свое творчество безнадежными строчками:

В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей—

Маяковский целиком стоит на точке зрения жизни, борьбы и строительства. Он заканчивает свою поэму такими словами:

В этой жизни
умереть не трудно
Сделать жизнь
значительно трудней!

И, зная, что жизнь сделать нелегко, Маяковский всем чувством поэта, решительно осуждает отказ от дела жизни.
На фоне похоронного нытья, поэма Маяковского выделяется своим независимым и здоровым отношением к гибели Есенина. Для меня несомненно, что во взгляде на Есенина, правы Жаров, Маяковский и я, а не хвалители и плакуны.
Уже теперь проскальзывающие в критике верные мысли, со временем должны укрепиться и стать общезначимыми. Задача тех, у кого по глазам не плавает розовый, или какого-либо другого цвета, туман—вывести исследование творчества Есенина из тупика восторженных пристрастий.
Я полагаю, что настоящая работа является напоминанием о необходимости этого пути!

А. Крученых.
Июлъ 1926 г.

P. S.
Теперь, когда, даже в резолюциях Пленума МК по вопросу о Комсомоле стоит буквально: „Борьба с упадочностью, есенинщиной" и т. д., я могу лишь сожалеть, что мои „обвинители" так долго шли в разрез со здравым смыслом и тем самым углубляли и заостряли то социальное зло, плоды которого нам приходится пожинать сейчас в виде буйного расцвета чубаровщины, разгильдяйства, всяческого хулиганства и упадочности.
Со своей стороны, я делал, что мог и что считал нужным для борьбы с этим злом. Зачинатели всегда гонимы.
Но рано или поздно—истина, выгнанная в дверь, влетит в окно!..

А. Крученых.
Москва, Октябрь 1926 года.


От „хулиганства" к революции или от хулиганства— к чубаровщине.
В свое время нас, поэтов футуристов, обвиняли в хулиганстве, правда, чисто литературного характера. Развенчание общепризнанных литбожков, борьба против засилья „красивых слов" и любовных тем и, наконец, введение в лексику грубо звучащих звуко-сочетаний „дыр—бул— щыл" и др. вот наши преступления.
Посетителям беззубых словоизвержений о „великом безликом" и прочей мистической дребедени—мы, воспе¬вавшие в простых и резких строках мощь растущих улиц, казались дебоширами и нарушителями обществен¬ной благопристойности. Но в наше время просто смешно вспоминать все эти исторические кликушества кисейных охранителей литературной невинности.
Наше дело сделано. Литература освобождена от цепей „традиций" и мы спокойно идем по намеченному нами словесному пути.
Футуризм органически воспринял революцию и бо¬драя песня лефов сейчас звучит в унисон творческому темпу жизни.
Не то с имажинистами.
Типичные эпигоны — они восприняли от футуризма только метод—эпатаж—абсолютно не усвоив его рево¬люционного нутра. Отсюда—уход в самодовлеющие буй¬ства, упоение матерщиной (к слову—никогда лефами не употреблявшейся, даже в качестве литературного приема), пафос хулиганства, романтика кабака и мордобитья.
„Хулиганство" лефов—-если только это слово может быть к нам с натяжкой применено—протест против застоя дореволюционной литературщины.
Хулиганство имажинистов — самоцель, единственное содержание убогого творчества последышей.
Результат на лицо. Лефы стоят на передовых постах литературного отряда созидателей нового быта как в области поэзии, драматургии и режиссуры, так и в области общественной.
Лефы первые поднимают знамя борьбы против уродливых форм имажинистических литературных выступлений. Лефы развенчивают упадочную есенинщину в литературе и в быту.
Лефы борются с разгильдяйством, беспочвенностью и наплевательством (см. фельетоны Маяковского в „Правде" и „Известиях", пьесы Третьякова, мои книги и статьи против есенинщины и хулиганства, революционные по¬становки Терентьева).
А разухабистый имажинизм, в лице своих „столпов"— Есенина, Мариенгофа, Грузинова и Шершеневича, или с треском уходит в самоубийство (Есенин), или, наконец, вовсе сходит со сцены, тихо разлагаясь в навозную жижу сюсюкающего снобизма и лирического самоковыряния.
Последыши, вроде Садофьева, Орешина и прочих бесчисленных переписывателей есенинских образцов окончательно добивают мертворожденную ублюдочную теорию „самодовлеющего образа".
Имажинизм тихо и уныло скончался, оставив после себя неприятные следы разбитых носов и пивных бутылок, или выродился в откровенную идеологию поножевщины, чубаровщины и хулиганства.
Над первым—облегченный вздох и несколько взмахов метлы, против второго—уголовный кодекс и организация дружин по борьбе с хулиганством...
Вот короткий итог двух «путей: лефов и имажинистов.
Революционный протест „лефов", в свое время ошибочно принятый за „хулиганство" близорукими критиками, привел к творческому расцвету на путях нового строительства.
Хулиганский дебош имажинизма—естественно окончился в петле самоубийцы и перед столом нарсуда.
О „началах" суди по „концам", по результатам,— таков непреложный исторический закон.
Цыплята любят, чтобы их считали по осени.
А. Крученых.

[perpetum]

Светик, а это фрагменты или полный текст?..

[Света]

Это полный текст этих двух книг.

[Марина]

полный бред! давно так не смеялась!

особенно где про Маяковского,такое впечатление,что этот человек вообще не читал этого стихотворение полностью,да и жалко он не знал,как умер сам Маяковский))

[Старуш-ка]

ДУХОВНЫЙ ПУТЬ СЕРГЕЯ ЕСЕНИНА

[Хулиган]

Не сочтите за хвастовство, но статья на Главной о Есенине в Ростове - моя.

Конечно, хотелось бы, чтобы там было больше фактов и материалов, но, к сожалению, формат газеты не позволил. Типа, спасибо им на этом...

Хоть какая-то пропаганда Есенина в Ростове...

[Юлия М.]

Воскресным днем 7 октября в «Круглом зале» ГМЗ «Павловск» собрались любители поэзии на встречу с автором, который написал книгу «Вольф Эрлих – друг и ученик Сергея Есенина». Ценители творчества поэта хотели больше узнать о хитросплетениях и загадках его судьбы, о последних днях классика отечественной литературы. И писатель Лев Карохин их удивил – в своей книге он делает вывод, что Сергея Есенина никто не убивал.

Такие выводы он сделал благодаря исследованиям воспоминаний ленинградского поэта и друга Есенина – Вольфа Эрлиха. В последние дни жизни великого поэта Вольф Эрлих плотно общался с Есениным. Изучив архивные фотографии и свидетельства современника, автор книги пришел к выводу: Есенин повесился сам.
Каждый день, как когда-то на работу, Лев Федорович направляется в Пушкинский дом или в Публичную библиотеку, где изучает архивы. Читает пожелтевшие от времени листки, выписывая интересные детали в специальную тетрадку или блокнот. Карохину интересно все, что связано с Сергеем Есениным: люди, время, ситуация в стране, обстоятельства личной жизни поэта. Это его любимый автор, кумир детства.

Поначалу он изучал архивы просто для себя. Но настал момент, когда ему захотелось поделиться полученными сведениями с другими. Свою первую книгу о Есенине он написал в 1997 году. С тех пор стал практически ежегодно издавать по новой книге исследований. Сегодня на счету Карохина уже 9 книг о Есенине.

«Я не ставил себе целью обогащение за счет книги о любимом поэте, – поделился Лев Карохин. – Моя цель – донести свои знания до людей, чтобы они не пропали. Чтобы то, что удалось узнать мне благодаря архивам, осталось в истории. Правдивой истории, которую не нужно искажать в погоне за красивым словцом и большим гонораром».

Короче, песня все та же... Он (Карохин) пришел к выводу... какой смертью умер Есенин... Вот что он настрогал. Нашла не все.

Сергей Есенин и Николай Клюев
Сергей Есенин и Иванов-Разумник
Алексей Ганин - друг Сергея Есенина
Есенин в Царском селе

Одно название меня поразило... Видимо, г-ну Карохину слава чужая не дает покоя...

Сберкнижка Сергея Есенина.Читайте.

Сергей Александрович Есенин уже в 19 лет стал профессиональным поэтом. И сполна познал не только радость творчества, но и тяготы безденежья. В письме Р.В.Иванову-Разумнику от 20 декабря 1915 года он писал: "Приходится жить литературным трудом, но очень тяжко. Дома на родине у меня семья, которая нуждается в моей помощи..."

Есенин помогал многим, и те деньги, которые он получал за издание своих произведений, дома у него не задерживались. Вокруг него всегда крутилось множество "друзей", приятелей, знакомых, которые брали у него деньги "в долг", но их не отдавали обратно. Вот что он сообщал тому же Иванову-Разумнику в письме от 6 марта 1922 года: "Живу я как-то по-бивуачному, без приюта и пристанища, потому что домой стали ходить и беспокоить разные бездельники. Им, видите ли, приятно выпить со мной. Я не знаю даже, как и отделаться от такого головотяпства, а прожигать себя стало совестно и жалко..."

Постоянная зависимость от редакций и издательств, непрактичность ставили порой поэта в весьма затруднительное материальное положение. Вот что пишет Г.Бениславская:"Он (Есенин. - Л.К.) знал и понимал: за стихи он должен получать деньги. Заниматься же изучением бухгалтеров и редакторов - с кем и как разговаривать, чтобы не водили за нос, а выдали, когда полагается, деньги, - ему было очень тяжко, очень много сил отнимало. И кто знает, кто высчитает - сколько стихотворений могло родиться за счет энергии, потраченной на это добывание. Ведь когда он добивался чего-либо в этом плане, то, вероятно, один он до конца знал, чего это ему стоило , какого нервного напряжения, тем более, что в добывании этом он видел что-то унизительное для себя, для своей независимости.

В середине июня 1925 года Литературно-художественный отдел Госиздата принял решение об издании "Собрания стихотворений Сергея Есенина". 30 июня был подписан договор, согласно которому Есенин в счет издания трехтомника получал по тысяче рублей ежемесячно. По тем временам это были большие деньги. Но они быстро тратились, и поэт решил положить часть денег в Госбанк.

19 ноября 1925 года в Центральном городском отделении Госбанка Москвы была открыта сберкнижка на имя Сергея Александровича Есенина. В тот день он внес 600 рублей. Больше он свой вклад не пополнял, а только брал из него. 25 ноября он снял с книжки 100 рублей, а 27-го еще 200. В тот же день он лег в клинику для нервнобольных Первого Московского государственного университета. По воспоминаниям его старшей сестры Е.А.Есениной, "клиника эта скорее походила на санаторий". Поэту изредка разрешали "отлучаться".

14 декабря, выйдя из клиники, он снял со сберкнижки еще 200 рублей. В тот же день Есенин побывал в Госиздате, где встретился с Д.А.Фурмановым и И.В.Евдокимовым по поводу издания "Собрания сочинений".

21 декабря, не закончив курс лечения, Есенин покинул клинику. Побывав снова в Госиздате, он написал заявление, в котором настоятельно просил аннулировать все доверенности, выданные им ранее разным лицам, и при этом гонорар выдавать только ему. В хронике жизни и творчества Есенина (1980 г.) говорится, что в тот день поэт "снял со сберкнижки все деньги". Однако это не совсем точно. Из сохранившейся сберкнижки, которая ныне находится в Институте мировой литературы в Москве, мы узнаем, что в день выхода из клиники Есенин из оставшихся на его счету 100 рублей снял 99. Деньги нужны были ему для поездки в Ленинград.

24 декабря Сергей Есенин выехал из Москвы в город на Неве, где трагически погиб в ночь с 27 на 28 декабря 1925 года. А на его сберкнижке навечно остался один рубль.

Лев КАРОХИН,
член есенинского общества "Радуница", г. Санкт-Петербург.

И все-то он знает... И про рубль, и про убийство

Вот еще один перл...

Вольф Эрлих - друг и ученик Сергея Есенина.Во дед дает...
Короче, сии книги он начал писать по выходе на пенсию... Сейчас ему 75... Сколько он еще шедевров наваяет...

[praersh]

Сегодня, 04 февраля 2009 г. в Литературной газете №5 вышла статья Н.Шубниковой-Гусевой "И это - биография?" - отклик на книгу Лекманова, Свердлова "Сергей Есенин. Биография".