Добавлено: 18:17:40, Суббота 04 Сентябрь 2010Лена спасибо! Ты так ничего у себя не нашла, всмысле стихов на иврите?
Собаке Качалова
Перевел на идиш И. Папирников.
www.esenin.ru
Жизнь моя, иль ты приснилась мне...
http://forum.esenin.ru/
Стихи Сергея Есенина на других языках.
Страница 4 из 4
Добавлено: 18:17:40, Суббота 04 Сентябрь 2010Добавлено: 21:27:19, Суббота 04 Сентябрь 2010
Собаке Качалова
Перевел на идиш И. Папирников.
Добавлено: 21:34:42, Суббота 04 Сентябрь 2010Добавлено: 21:43:14, Суббота 04 Сентябрь 2010Мани Лейб ( переводчик Есенина на идиш)
Строки Есенина
Есенина строки – в них юность и хмель,
И вкус их вишневый я чую досель.
Все дерево – в вишнях, все – соком полно,
А корни дрожат – так налилось оно.
Цепляйся за ветки – и лезь поскорей!
Из дрожи, что вдруг под пятою твоей
Ты в детстве заметил, та вишня растет.
И – ягод полны и ладони, и рот!
И льет по щекам и за ворот волна
Густого, как кровь, золотого вина.
Ты пьян. Но глаза твои смотрят, трезвы,
Чтобы выпытать радость зеленой листвы.
Ты видишь: как будто из чрева земли
Восходит светило, ты видишь: взошли
Щетинистый лен и квадратики ржи,
В траве восковой – зелены и свежи.
Капуста на грядках, вся в листьях густых,
Фасоль молодая на стеблях витых,
Огурчиков ряд в золоченых венках,
На грядках, что кроются в шелковых мхах, –
Все зреют, все пьют золотые лучи.
И там, на стерне, приглядись, различи
Парнишку, чьи кудри спадают на лоб,
На зелени поля желтея, что сноп.
В лаптях, подпоясан простой бечевой,
А очи – нездешней полны синевой.
В неведомый город ведет его шлях,
И песню поет он колосьям в полях:
От нивы цветущей в ней – млеко и мед,
От рук земледельца в ней радость живет.
Коровам поет на лугу, что горит
В лучах, в ослепительном свете зари.
Поет – а тропа, как во сне, повела
В столицу его из родного села,
Чтоб стать там певцом, чтобы слава певца
Звенела повсюду, в веках, без конца.
Ушел он – и песня ушла вместе с ним,
Рассеявшись в воздухе быстро, как дым.
Один лишь кузнечик стрекочет в полях
Да ветер поет в золотистых стеблях.
И вскоре коса зашуршит, и заря
Услышит веселый напев косаря.
Пустеют поля, и встает средь полей
Деревня в осенней овчине своей,
И – запах полыни, и спелых калин
Набухшие ягоды – ржавый рубин,
И – блеск паутинки на голой стерне,
И – лошадь уводят пастись в табуне,
И небо, где стаей летят журавли,
И даль, что они окликают вдали.
А после – дожди много дней напролет,
И скрежет колесный в грязи у ворот,
И солнце, которому в полдень невмочь
Подняться до кровли, и ветер всю ночь;
А после – морозец, и ветхой стрехи
Серебряный иней покроет верхи.
Омытый, в овинах покоится лен –
Ждет пальцев прядильщиц и их веретен,
Помолот весь хлеб, а в амбаре, забыт,
Один пожелтевший огурчик лежит.
Корова отелится – режут телка,
Течет его кровь по поле мясника,
Над вишней безлистой звучит без конца
Грай черных ворон, надрывая сердца.
И пахарь, плетущийся из кабака,
Ругает и долю свою, и сынка,
И палкою бьет по дороге пустой,
Сманившей его, и бормочет с тоской:
«Ведь эдакий жид – так его и растак!
На песню село променял – на пустяк!»
Тепло, и уютно, и тихо в избе,
Под печкой сверчок тараторит себе,
Горшок на столе, вся в иконах стена,
Лампадка под каждой из них зажжена,
На стеклах узоры, в окошке – зима,
И тихая, будто с иконы сама,
Крестьянка сидит, вспоминая с тоской
О сыне, что сгинул в дали городской.
Береза в окошке бела и легка,
Чернеет на ветке гнездо голубка,
Но вылетел голубь, и пусто в гнезде,
Засыпаны тропы, сугробы везде.
Деревня, по крыши в гагачьем пуху,
На печке лежит, завернувшись в доху.
В курятнике спят петухи допоздна,
А вечером в окнах черно. Так она
Продремлет всю зиму средь снежных полей,
Как мишка тяжелый в берлоге своей.
Идет воскресенье, и колокол бьет,
И сходится в храм на вечерню народ.
Над церковью крест, а вверху, над крестом –
Вороны, кричащие в небе пустом.
В заплеванный пол троекратно челом
Стучит вся деревня во храме своем –
Но вот уже водка утишить спешит
Взыгравшее пламя крестьянских обид.
И песни тяжелой тоскою полны,
И рвутся гармошки, от горя пьяны,
И рвутся, и стонут, и сразу же – в пляс,
Покуда воскресный денек не угас,
Покуда деревня, пьяна и дика,
Не свалится на пол в дверях кабака,
Покуда побитые жены мужей
Не поволокут от кабацких дверей;
Пока на подушку из девичьих глаз
Слеза одинокая не пролилась:
«Свистун мой, певец мой, в далеком краю
Неужто не слышишь, как слезы я лью?
Сменял ли меня мой любимый жених
На барышень важных – на сук городских?»
Лошадка чихает, чтобы выпустить всласть
Всю пыль, что зимою в ноздрях собралась.
И вишня, как будто надевши фату,
Стоит над водою вся в белом цвету.
Деревня – на поле, в работе своей,
По пояс – в жару раскаленных лучей,
Все руки в мозолях, на лбу ее пот,
И смотрит, раскрыв в удивлении рот,
Как едет долиною франт городской,
Как машет он спьяну в окошко рукой:
«Дорогу! Глядите на мой шарабан!
Вернулся домой ваш поэт-хулиган!
Повсюду любим он, прославлен у всех,
В Москве и в Нью-Йорке знавал он успех.
Но слава его отравила – и в нем
Тот яд загорелся смертельным огнем.
Колдуньей-танцовщицей заворожен,
И песню, которой прославился он,
Он пропил, и кудри – овсяный венец,
И голову пропил свою наконец.
Примите ж бродягу – он сын ваш родной,
Готовьте ж для сына веревку с петлей».
Деревня в ответ усмехается зло,
Хохочет над гостем родное село:
«Каков – поглядите! Дождались сынка:
Сынка-щеголька, свистуна-барчука!»
Луна-кобылица глядит из-за туч,
В озерной воде отражается луч.
Цветущая вишня стоит в полумгле,
На вишне – певец с головою в петле.
И кажет луне он, бескровен и дик,
Язык золотой свой, замолкший язык.
Ах, пьяный мальчишка, ты без топора
Подсек эту вишню, белей серебра!
Строки Есенина
Есенина строки – в них юность и хмель,
И вкус их вишневый я чую досель.
Все дерево – в вишнях, все – соком полно,
А корни дрожат – так налилось оно.
Цепляйся за ветки – и лезь поскорей!
Из дрожи, что вдруг под пятою твоей
Ты в детстве заметил, та вишня растет.
И – ягод полны и ладони, и рот!
И льет по щекам и за ворот волна
Густого, как кровь, золотого вина.
Ты пьян. Но глаза твои смотрят, трезвы,
Чтобы выпытать радость зеленой листвы.
Ты видишь: как будто из чрева земли
Восходит светило, ты видишь: взошли
Щетинистый лен и квадратики ржи,
В траве восковой – зелены и свежи.
Капуста на грядках, вся в листьях густых,
Фасоль молодая на стеблях витых,
Огурчиков ряд в золоченых венках,
На грядках, что кроются в шелковых мхах, –
Все зреют, все пьют золотые лучи.
И там, на стерне, приглядись, различи
Парнишку, чьи кудри спадают на лоб,
На зелени поля желтея, что сноп.
В лаптях, подпоясан простой бечевой,
А очи – нездешней полны синевой.
В неведомый город ведет его шлях,
И песню поет он колосьям в полях:
От нивы цветущей в ней – млеко и мед,
От рук земледельца в ней радость живет.
Коровам поет на лугу, что горит
В лучах, в ослепительном свете зари.
Поет – а тропа, как во сне, повела
В столицу его из родного села,
Чтоб стать там певцом, чтобы слава певца
Звенела повсюду, в веках, без конца.
Ушел он – и песня ушла вместе с ним,
Рассеявшись в воздухе быстро, как дым.
Один лишь кузнечик стрекочет в полях
Да ветер поет в золотистых стеблях.
И вскоре коса зашуршит, и заря
Услышит веселый напев косаря.
Пустеют поля, и встает средь полей
Деревня в осенней овчине своей,
И – запах полыни, и спелых калин
Набухшие ягоды – ржавый рубин,
И – блеск паутинки на голой стерне,
И – лошадь уводят пастись в табуне,
И небо, где стаей летят журавли,
И даль, что они окликают вдали.
А после – дожди много дней напролет,
И скрежет колесный в грязи у ворот,
И солнце, которому в полдень невмочь
Подняться до кровли, и ветер всю ночь;
А после – морозец, и ветхой стрехи
Серебряный иней покроет верхи.
Омытый, в овинах покоится лен –
Ждет пальцев прядильщиц и их веретен,
Помолот весь хлеб, а в амбаре, забыт,
Один пожелтевший огурчик лежит.
Корова отелится – режут телка,
Течет его кровь по поле мясника,
Над вишней безлистой звучит без конца
Грай черных ворон, надрывая сердца.
И пахарь, плетущийся из кабака,
Ругает и долю свою, и сынка,
И палкою бьет по дороге пустой,
Сманившей его, и бормочет с тоской:
«Ведь эдакий жид – так его и растак!
На песню село променял – на пустяк!»
Тепло, и уютно, и тихо в избе,
Под печкой сверчок тараторит себе,
Горшок на столе, вся в иконах стена,
Лампадка под каждой из них зажжена,
На стеклах узоры, в окошке – зима,
И тихая, будто с иконы сама,
Крестьянка сидит, вспоминая с тоской
О сыне, что сгинул в дали городской.
Береза в окошке бела и легка,
Чернеет на ветке гнездо голубка,
Но вылетел голубь, и пусто в гнезде,
Засыпаны тропы, сугробы везде.
Деревня, по крыши в гагачьем пуху,
На печке лежит, завернувшись в доху.
В курятнике спят петухи допоздна,
А вечером в окнах черно. Так она
Продремлет всю зиму средь снежных полей,
Как мишка тяжелый в берлоге своей.
Идет воскресенье, и колокол бьет,
И сходится в храм на вечерню народ.
Над церковью крест, а вверху, над крестом –
Вороны, кричащие в небе пустом.
В заплеванный пол троекратно челом
Стучит вся деревня во храме своем –
Но вот уже водка утишить спешит
Взыгравшее пламя крестьянских обид.
И песни тяжелой тоскою полны,
И рвутся гармошки, от горя пьяны,
И рвутся, и стонут, и сразу же – в пляс,
Покуда воскресный денек не угас,
Покуда деревня, пьяна и дика,
Не свалится на пол в дверях кабака,
Покуда побитые жены мужей
Не поволокут от кабацких дверей;
Пока на подушку из девичьих глаз
Слеза одинокая не пролилась:
«Свистун мой, певец мой, в далеком краю
Неужто не слышишь, как слезы я лью?
Сменял ли меня мой любимый жених
На барышень важных – на сук городских?»
Лошадка чихает, чтобы выпустить всласть
Всю пыль, что зимою в ноздрях собралась.
И вишня, как будто надевши фату,
Стоит над водою вся в белом цвету.
Деревня – на поле, в работе своей,
По пояс – в жару раскаленных лучей,
Все руки в мозолях, на лбу ее пот,
И смотрит, раскрыв в удивлении рот,
Как едет долиною франт городской,
Как машет он спьяну в окошко рукой:
«Дорогу! Глядите на мой шарабан!
Вернулся домой ваш поэт-хулиган!
Повсюду любим он, прославлен у всех,
В Москве и в Нью-Йорке знавал он успех.
Но слава его отравила – и в нем
Тот яд загорелся смертельным огнем.
Колдуньей-танцовщицей заворожен,
И песню, которой прославился он,
Он пропил, и кудри – овсяный венец,
И голову пропил свою наконец.
Примите ж бродягу – он сын ваш родной,
Готовьте ж для сына веревку с петлей».
Деревня в ответ усмехается зло,
Хохочет над гостем родное село:
«Каков – поглядите! Дождались сынка:
Сынка-щеголька, свистуна-барчука!»
Луна-кобылица глядит из-за туч,
В озерной воде отражается луч.
Цветущая вишня стоит в полумгле,
На вишне – певец с головою в петле.
И кажет луне он, бескровен и дик,
Язык золотой свой, замолкший язык.
Ах, пьяный мальчишка, ты без топора
Подсек эту вишню, белей серебра!
Добавлено: 00:27:15, Четверг 09 Сентябрь 2010Старуш-ка , спасибо , но только стихи "собаке Кочалова" написаны ивритскими буквами , но слова на идыше , но я идыша не знаю...
Добавлено: 05:32:51, Среда 29 Сентябрь 2010Старуш-ка писал(а):Мани Лейб ( переводчик Есенина на идиш)
Строки Есенина
Есенина строки – в них юность и хмель,
И вкус их вишневый я чую досель.
Все дерево – в вишнях, все – соком полно,
А корни дрожат – так налилось оно...
самопал
Добавлено: 09:34:46, Суббота 22 Январь 2011רֵעַ, רֵעַ, חָלִיתִי מְאֹד
כְמַפֹּלֶת
בָּא הַכְּאֵב... לֹא אֵדַע כְּלָל מֵאַַיִן כֹּחוֹ?
אוֹ אוּלַי זֶה הָרוּחַ שׁוֹרֵק בַּשָּׂדֶה לְלֹא אִישׁ וְשִׁבֹּלֶת.
וְאוּלַי כְּשַׁלֶּכֶת בִּסְתָו –
אֶת מוֹחִי יַעֲטֹף אַלְכֹּהוֹל?!..
גֻּלְגָּלְתִי תְּנַפנף בְּאָזְנֶיהָ כְּצִפּוֹר בִּכְנָפַיִם,
עֲיֵפָה הִיא מְְאֹד עַל צַוַּאר הַלֵּילוֹת לְהַבְהֵב...
הָאָדָם הַשָּׁחוֹר,
הָאָדָם הַשָּׁחוֹר לֹא יָגִיף-עַפְעַפַּיִם,
יְהַפְּנֵט וְיִסְחוֹט אֶת הַלֵּב...
רַק דְּמָמָה עַל נַפְשִׁי מִדַּפֶּקֶת,
וּתְרָזוֹת כִּגְדוּדֵי-פָּרָשִׁים יִדְהֲרוּ בְּגַנִּי הַנִּפְחָר...
אֵי-לֹא-פֹּה תְּקוֹנֵן לָהּ צִפּוֹר אֲיֻמָּה וְנִדְהֶמֶת...
פָּרָשֵׁי-הָעֵצִים יִזְרְעוּ שַׁעֲמָם עַל הַשְּׁבִיל...
שׁוּב הִנֵּה בּכֻּרְסָה דְּמוּת שְׁחוֹרָה לָהּ יוֹשֶׁבֶת אִלֶּמֶת,
הַצִּילינְדְר שׁמוֹט, מְפְשָׁלִים קִפּוּלֵי-הַמְּעִיל...
הָאָדָם הַשָּׁחוֹר,
הָאָדָם הַשָּׁחוֹר!..
– שְׁמַע-נָא, הֵיטֵב: בְּלֵילוֹת אֲפֵלִים
(הֵד מִלָּיו מְשׁכֵּר וְרוֹתֵחַ)
מִיָּמַי לֹא רָאִיתִי, שׁשאַחַד הַנְּבָלִים
לֹא יוּכַל לְהַרְדִּים אֶת רֹאשׁוֹ הַקּוֹדֵחַ!
אַה, טָעִיתִי,
הַיּוֹם – לֵיל יָרֵחַ בָּהִיר,
וַאֲחוּז נִים-לֹא-נִים מַה יֶחְסַר עוֹד הַלִּירִיקָן?
וְאוּלַי עוֹד בַּסֵּתֶר תּוֹפִיעַ גַּם "הִיא"–
וְתַתְחִיל לְעָטְפָהּ בִּבְלוֹאֵי-סְחָבוֹתֶיךָ – בְּלִירִיקָה!..
לֹא אֵדַע, לֹא אֶזְכּוֹר: בְּמוֹשָׁב אוֹ בִּכְפָר,
אוֹ אֵי-שָׁם בּרְיַאזַן עֲמוּמַת-הַשָּׁמַיִם, –
חַי לוֹ יֶלֶד אֶחָד בְּמִשְׁפַּחַת אִכָּר,
יֶלֶד זְהוּב-שְׂעָרוֹת וְהַכְּחוֹל בָּעֵינַיִם!
וְהִנֵּה הִתְבַּגֵּר וְהָיָה לִמְשׁוֹרֵר,
וַתִּפְרוֹץ אֵשׁ כֹּחוֹ מִסּוּגַר הַמַּתְכֹּנֶת,
לְאִשָּׁה מִזְדַּקֶּנֶת – אַרְבָּעִים וְיוֹתֵר –
הוּא קָרָא: יַלְדָּתִי, פְּתַיָּתִי הַקְּטַנְטֹנֶת!..
– הָאָדָם הַשָּׁחוֹר!
רֵעַ רַע וְאוֹרֵחַ לֹא טוֹב –
תְּהִלָּתְךָ לְפָנֶיךָ תִּצְעַד מְהַדֶּדֶת!..
מִתְגָּעֵשׁ בִּי הַדָּם, וּלְכַדּוּר גֻּלְגָּלְתּוֹ
עָף מַקְלִי מִיָּדִי הָרוֹעֶדֶת...
...מֵת הַסַּהַר...
הַשַּׁחַר מַכְחִיל וּמַוְרִיד...
אֶח, לֵילִי, מָה עוֹלַלְתָּ, לֵיל עֶצֶב?
בְּצִילִינְדְר אֲנִי...
אֵין אָדָם בְּחַדְרִי...
–לְבַדִּי
מוּל מַרְאָה מְנֻפֶּצֶת...
Спасибо Saginatus
כְמַפֹּלֶת
בָּא הַכְּאֵב... לֹא אֵדַע כְּלָל מֵאַַיִן כֹּחוֹ?
אוֹ אוּלַי זֶה הָרוּחַ שׁוֹרֵק בַּשָּׂדֶה לְלֹא אִישׁ וְשִׁבֹּלֶת.
וְאוּלַי כְּשַׁלֶּכֶת בִּסְתָו –
אֶת מוֹחִי יַעֲטֹף אַלְכֹּהוֹל?!..
גֻּלְגָּלְתִי תְּנַפנף בְּאָזְנֶיהָ כְּצִפּוֹר בִּכְנָפַיִם,
עֲיֵפָה הִיא מְְאֹד עַל צַוַּאר הַלֵּילוֹת לְהַבְהֵב...
הָאָדָם הַשָּׁחוֹר,
הָאָדָם הַשָּׁחוֹר לֹא יָגִיף-עַפְעַפַּיִם,
יְהַפְּנֵט וְיִסְחוֹט אֶת הַלֵּב...
רַק דְּמָמָה עַל נַפְשִׁי מִדַּפֶּקֶת,
וּתְרָזוֹת כִּגְדוּדֵי-פָּרָשִׁים יִדְהֲרוּ בְּגַנִּי הַנִּפְחָר...
אֵי-לֹא-פֹּה תְּקוֹנֵן לָהּ צִפּוֹר אֲיֻמָּה וְנִדְהֶמֶת...
פָּרָשֵׁי-הָעֵצִים יִזְרְעוּ שַׁעֲמָם עַל הַשְּׁבִיל...
שׁוּב הִנֵּה בּכֻּרְסָה דְּמוּת שְׁחוֹרָה לָהּ יוֹשֶׁבֶת אִלֶּמֶת,
הַצִּילינְדְר שׁמוֹט, מְפְשָׁלִים קִפּוּלֵי-הַמְּעִיל...
הָאָדָם הַשָּׁחוֹר,
הָאָדָם הַשָּׁחוֹר!..
– שְׁמַע-נָא, הֵיטֵב: בְּלֵילוֹת אֲפֵלִים
(הֵד מִלָּיו מְשׁכֵּר וְרוֹתֵחַ)
מִיָּמַי לֹא רָאִיתִי, שׁשאַחַד הַנְּבָלִים
לֹא יוּכַל לְהַרְדִּים אֶת רֹאשׁוֹ הַקּוֹדֵחַ!
אַה, טָעִיתִי,
הַיּוֹם – לֵיל יָרֵחַ בָּהִיר,
וַאֲחוּז נִים-לֹא-נִים מַה יֶחְסַר עוֹד הַלִּירִיקָן?
וְאוּלַי עוֹד בַּסֵּתֶר תּוֹפִיעַ גַּם "הִיא"–
וְתַתְחִיל לְעָטְפָהּ בִּבְלוֹאֵי-סְחָבוֹתֶיךָ – בְּלִירִיקָה!..
לֹא אֵדַע, לֹא אֶזְכּוֹר: בְּמוֹשָׁב אוֹ בִּכְפָר,
אוֹ אֵי-שָׁם בּרְיַאזַן עֲמוּמַת-הַשָּׁמַיִם, –
חַי לוֹ יֶלֶד אֶחָד בְּמִשְׁפַּחַת אִכָּר,
יֶלֶד זְהוּב-שְׂעָרוֹת וְהַכְּחוֹל בָּעֵינַיִם!
וְהִנֵּה הִתְבַּגֵּר וְהָיָה לִמְשׁוֹרֵר,
וַתִּפְרוֹץ אֵשׁ כֹּחוֹ מִסּוּגַר הַמַּתְכֹּנֶת,
לְאִשָּׁה מִזְדַּקֶּנֶת – אַרְבָּעִים וְיוֹתֵר –
הוּא קָרָא: יַלְדָּתִי, פְּתַיָּתִי הַקְּטַנְטֹנֶת!..
– הָאָדָם הַשָּׁחוֹר!
רֵעַ רַע וְאוֹרֵחַ לֹא טוֹב –
תְּהִלָּתְךָ לְפָנֶיךָ תִּצְעַד מְהַדֶּדֶת!..
מִתְגָּעֵשׁ בִּי הַדָּם, וּלְכַדּוּר גֻּלְגָּלְתּוֹ
עָף מַקְלִי מִיָּדִי הָרוֹעֶדֶת...
...מֵת הַסַּהַר...
הַשַּׁחַר מַכְחִיל וּמַוְרִיד...
אֶח, לֵילִי, מָה עוֹלַלְתָּ, לֵיל עֶצֶב?
בְּצִילִינְדְר אֲנִי...
אֵין אָדָם בְּחַדְרִי...
–לְבַדִּי
מוּל מַרְאָה מְנֻפֶּצֶת...
Спасибо Saginatus
Чёрт возьми, как солнце...
Добавлено: 01:35:32, Пятница 01 Апрель 2011Devil take, as the sun
Spills from a cloud light!
To me as though again
Eighteen, you are right.
And in all four fingers
Wind - the hooligan -
Jumping with a singing,
Skips along the plain.
Spills from a cloud light!
To me as though again
Eighteen, you are right.
And in all four fingers
Wind - the hooligan -
Jumping with a singing,
Skips along the plain.
Добавлено: 19:44:27, Вторник 25 Октябрь 2011Все таки мало есенина на других языках - искал Черного Человека - но ничего не найти на английском - то ритм/размер не тот, то рифма не та, то явно видно что трезвенник пытался написать - так и пришлось самому для себя перевод сделать